Когда мне страшно, я не торможу. Когда мне по-настоящему страшно, я злюсь, ору, оскорбляю, бью, сама подставляюсь под удар. Сделать лучше или хуже - но не оставаться ни минуты с чувством страха. Благодаря страху я принимаю хорошие решения, выхожу из дурных ситуаций просто блестяще. Иногда, конечно, все порчу, тут уж как пойдет.

Другое дело - когда мне стыдно. Тогда я могу стоять на одном месте по нескольку минут. Тормознуть от чувства неловкости и стыда я могу когда угодно: когда странно рассмеялась, сказала глупость, не ответила на крошечный вопрос на экзамене, обидела близкого. Или мне просто сказали, что повела я себя не очень. После этого я обычно начинаю "тормозить", смотрю вниз и вперед, сжимаю губы и совсем не двигаюсь. Однажды я не двигалась полчаса, потому что отец поставил передо мной выбор, где я в любом случае сделала бы что-то, за что меня бы осудили. Выбор, к слову, был мелочным.

Когда начинаешь по-настоящему копаться в себе, вылезает много интересного. Так, я поняла три самых частых своих ощущения: восхищение, страх и стыд.

(Сверяюсь со списком на скачанной картинке - да, точно, это эмоции. Оказалось, я не всегда знаю, как называется то, что я чувствую.)

Восхищение, страх и стыд. Странная троица, зато с ними я проживаю большую часть своей жизни. Можно считать, что это все от воспитания: меня учили любить ближнего, быть смелой и не грешить. Особенно не повторять грехи. Но все равно ведь все их повторяют, пока просто пытаются избегать. Поэтому я точно знаю, что делать, когда страшно, но совершенно не знаю, как правильно пережить стыд.

Видели бы вы, как жутко я веду себя, испытывая одновременно страх и стыд. Повторяю одни и те же слова, злюсь, выдыхаюсь, путаюсь, замолкаю и начинаю реветь, потому что меня заворачивает в поток отрицания и действия. Я делаю и запрещаю себе делать, двигаюсь и умоляю себя стоять на месте.

Удивительно, когда тебя такой терпят. Удивительно, когда ждут, пока закончишь метаться и наворачивать круги. Удивительно, когда тебе не дают новый шанс исправиться, а просто знают, что ты будешь такой ещё долго. Не принимается мой инфантильный наркотик из "я больше не буду" и "прости, пожалуйста". Известно, что буду. Какое-то время. А потом я наконец разберусь с проблемой, а не попытаюсь сказать, что это не я, а, например, искушение.

К чему я это все? Я всегда думала, что боюсь сделать что-то плохо. Я ошибалась. Мне не страшно, мне стыдно. Когда я боюсь, я делаю, показываю всем результат и жду чего-то плохого. Но делаю. А когда я не делаю - мне просто стыдно заранее, что выйдет дерьмово. Осудит мальчик, который посмеивался над моей наивностью в конце школы, девочка, которая очень красива и делает прекрасные фотографии, может подумать, что я идиотка. Да мало ли.

На самом деле, ничего не изменишь. Я по жизни страшно наивна, я смотрю на людей с восхищением и немного хочу их потрогать, потому что они ну просто супер.

А сейчас я пишу первые страницы диплома и думаю, что общалась совсем недавно в зуме с женщиной, придумавшей международную образовательную программу, и, возможно, являющейся одним из самых ярких лидеров современности. Может, круто быть мной. Ну немножко.

Я пришла сюда продолжать писать что-то личное, важное. Ради этого и придумывался этот паблик. Оно будет другим - менее художественным, более повседневным и личным. Спасибо, если останетесь, ничего, если это не для вас.

Когда я училась в школе, мама покупала нам по утрам мятные "невские" пряники. В сахарной глазури, в форме сердечка, в синей упаковке. Мы должны были быстро сжевать их с утренним чаем, и сразу же бежать по очереди умываться и одеваться.
Зимним синеюще-темным утром, в холодной кухне, я, подрагивая, пила чай, не замечая вкуса, жевала пряники, которые засохли еще вчера и неприятно крошились. У мамы была тогда привычка покупать одни и те же продукты месяцами, чтобы каждый раз не думать, что кидать в огромную корзину в соседней "Пятерочке". Ей нужно было накормить всю семью.
Я выросла, забыла эти пряники и многие другие приевшиеся когда-то завтраки. Я обходила их взглядом на полке в магазине. Все эти печенья, кексики, пряники, йогурты казались мне безвкусными и почему-то жутко некрасивыми. Я ела тульские пряники, которые напоминали о раннем студенчестве, дорогущие сладости с цитрусовой крошкой и шоколадом, зожную пастилу без добавления сахара. А летом посреди карантина захотела мятный пряник.
Оказалось, их теперь намного меньше на полках, и не встретишь в каждом магазине под домом.
Неделю назад в синеюще-утренней темноте я стояла на другой, совсем непохожей кухне и, чихая от утренней свежести, кусала подсохший "невский" пряник. В сахарной глазури, в форме сердечка, в синей упаковке. И радостно улыбалась.

"Мы сидели и курили, начинался новый день"

Курила я всего один раз в жизни, и, кажется, мне не понравилось.

Но вот на крыше нашего крохотного домика в деревне я когда-то просиживала целые дни и вечера. Утаскивала туда еду, одежду, книги, и проводила летние часы в полной свободе, которая бывает, когда ты хоть немного поднялся над землёй, а ещё когда ты находишься в полном одиночестве.

Солнце вставало и заходило, и заходя разливалось розовым морем у меня в глазах. Ветер задувал под огромную джинсовку, а когда солнце сядет, мы в сумерках бродили по деревне до наступления настоящей темноты. И вылезали звёзды. И я выходила ночью почти в минус в одной пижаме и смотрела вверх, пока не начинала мелко дрожать.

И я много ревела и смеялась, и кричала, и пела, пела часами, потому что могла, и никто бы здесь не заметил и ничего бы не сказал.

А осенью я лежала на скатанном комбайном сене, слушала, как далеко на шоссе шумят машины, прогоняла комаров и могла совершенно н и о ч ё м не думать, а вместе с тем думать сразу о б о в с ё м. Тогда, осенью, начинающейся в наших краях ещё в августе, я готова была часами наблюдать за деревьями, просматривая, какие из листьев пожелтели, а какие нет. Летом в окружении этих же листьев я собирала цветы липы или ягоды смородины в баночки, пока в небе пролетали самолёты.

Я думаю, меня растили очень свободной. Я думаю, мне подарили самую главную свободу мира, которую только можно почувствовать - свободу обычного созерцания, простого, народного, которое ещё прекрасно знала любая простая старушка в той деревеньке. Хотела бы я её не растерять.

Хотела бы я снова - сидеть на крыше, гулять по полю, заснуть в лесу и петь часами подряд. Пусть не так, как в детстве. Скорее так, как вообще должен иногда делать любой человек.

Если я когда-нибудь пойму, что места мне в моей прежней жизни нет, я возьму на последние деньги билет до Тивата, брошу немножко вещей в рюкзак, заберу укулеле, а там доберусь на перекладных куда-нибудь в Подгорицу, Белград или Баня-Луку, где начну совсем другую жизнь. Может быть, даже под каким-нибудь другим именем, ибо если ты живешь в другом мире, под другим, таким тёплым, солнцем, совсем другой жизнью — так разве должно ли носить старое имя?

В таком случае я состарюсь где-нибудь на берегу Дуная, в крошечном домике или комнатке, и вряд ли буду жалеть ни о прошлом, ни о будущем. Глупо, в самом деле, жалеть всю жизнь. Надо иногда просто жить. Тем более, если всегда можно попробовать ещё раз, пока живём.

А пока очень хочется жить так, как живётся. Под своим именем и своими ошибками. Такими смешными, если задуматься, ошибками.

Хочется жить каждый лишний час, особенно ночью, когда вдруг появляется свобода и множество лёгких, летучих и опьяняющих идей. Хочется говорить, говорить очень много и очень честно со всеми, кого встречаешь на пути. Или уж молчать — но тоже очень искренне. Хочется смотреть — и видеть такие тёплые и живые глаза, морщины, улыбки и руки. Хочется всматриваться без конца и всё ещё заговаривать эти моменты встреч себе в память, так, чтобы навсегда, так, чтобы не забывать.

Хочется видеть небо, запрокинув голову, это весеннее огромное чистое небо, очистившееся первыми дождями; оборачиваться на памятники, думать вслух, петь беззвучно, танцевать где придётся и смеяться громко над всем хоть немного смешным. Хочется думать обо всём — и касаться знакомых и незнакомых вещей, стараясь прочувствовать каждую мелочь.

Главное, чего хочется — не перехотеть. Никогда. Чтобы лучше усталой, но с огнём в глазах. Не разочароваться, не сбавить. Не значит — через силу, к чёрту силы и бесконечное напряжение. Хочется — хотеть так сильно, чтобы жить тем, что делать и делать то, чем живёшь. Хочется сохранить это, несмотря ни на всё.

Так помоги нам, Боже. А мы постараемся жить.

На фотографии в фоторамке на столе - огромный Шуваловский и маленькая я. У меня коротко стриженные волосы, старый синий свитер и серые джинсы, это самое начало второго курса. Осеннее тёплое голубое небо бьёт светом в окна зала на втором этаже - того самого, который всегда закрыт, но иногда мы пробирались туда попеть, потанцевать и просто побродить в тишине никому не нужных комнат и коридоров. Меня тогда очень удивляло, что в битком набитом здании есть столько забытого и пустого места.

Сейчас я уже не удивляюсь всему этому, хотя Шуваловский так и остался совершенно нелогичным местом, и это придаёт ему своеобразный шарм. Волосы отросли, свитер я наконец-то выбросила, а серые джинсы умерли достойной смертью, преодолев пару археологических сезонов. Фотография, сделанная моей замечательной подругой, распечатанная человеком, который был мне когда-то дорог, была вставлена в рамку вообще-то случайно. Просто это была единственная распечатанная фотография меня одной за все прошедшие четыре года. Мне в какой-то момент захотелось видеть перед собой себя. А сейчас я увидела ещё и то, как всё меняется.

Осталось всего два месяца. Осознание приходит медленно, но вот - рукой подать - и всё, что я откладывала из-за учёбы, может теперь свалиться на меня. Научный руководитель спрашивает меня про то, что я хочу делать в будущем... И, что самое удивительное, я впервые будто знаю, что же буду делать. От этого - чувство свободы и самообладания.

Странно и забавно впервые за года три рефлексировать и смотреть в прошлое. Кажется, я не успевала сесть и подумать очень долго. Но это время не было бесполезным и непонятным бегом. Это было ярким погружением, это было самым мощным эмоциональным опытом в моей небольшой ещё жизни. Это - встреча со счастьем, встреча с нагрузкой, кажущейся невозможной, это приобретение навыка чувствовать свои силы и не выжимать последнее, потому что после сегодня ещё есть завтра, это весёлые и пьяные вечера с друзьями, это души наружу за чаем посреди ночи, это слёзы от всего и даже совсем ни от чего.

И - самое забавное - это даже ещё не конец всей этой истории. Это, может быть, середина, а может даже начало университетской жизни. Первый - почти законченный - этап. Но всё то, что было найдено, будет и дальше. Осталось только протянуть руку, чтобы схватить это "дальше" за руку. И не бояться. И продолжать ловить ощущения, пока это можно, потому что если уж решил пить взахлеб и до дна, то будь добр, не поперхнись.

- Она говорит "не тяну".
- Все мы тут не тянем, что же теперь? Разве это аргумент?