ПРОКЛЯТИЕ ПЕРВОГО ТРУДА (ЧАСТЬ 2)

Дуловицкий вернулся в комнату с двумя горячими чашками чая. Одну протянул Нялкину, севшему в кресло у окна, а другую оставил у себя, разместившись рядом с ним на диване.
– У вас уютно, – отпив, заметил Нялкин. – Живёте один?
– Да, я один.
– Любите одиночество?
– До случившегося очень даже любил, но сейчас мне неудобно, когда остаюсь наедине с собой.
Нялкин хмыкнул.
– Признаюсь, меня тоже постигли изменения. – Нялкин кашлянул. Кажется, глоток зашёл не туда. – Простите… Спать плохо стал.
– Так тебя тоже забрали?..
– Естественно. Мы прямые родственники. Да и окружение наше тоже забрали. – Нялкин помолчал. – У каждого ломаются свои запчасти, когда наступают революционные периоды.
Не желая больше растягивать время, Дуловицкий прямо спросил:
– Так ты мне расскажешь, что случилось?
Нялкин пристально посмотрел на Дуловицкого, улыбнулся и сказал:
– Вы не поверите!
– Я зря пригласил тебя в гости? Выкладывай, а там уж посмотрим.
– Ну хорош-о-о-о… – протянул Нялкин. – Начнём вот с чего. Когда стояли рядом с моей сестрой… ну, когда она уже была скелетом, вы не заметили ничего странного?
Дуловицкий уже это где-то слышал.
– Ты говоришь сейчас прям как медик, приехавший в тот день.
– Так что? Заметили?
– Кроме тебя… неа.
– Вот оно что. Понимаю. На скелете сохранились часы. Причём в первозданном виде. Не подозрительно ли? – Нялкин лукаво улыбнулся. – Моя сестра превратилась в скелет за мгновение, но часы на её руке остались нетронутыми. Совершенно. Понимаете?
– Пока не очень.
– Так вот. Те часы были моими. Они и сейчас мои. – Нялкин подтянул свитер на руке и показал часы. – Это те самые. Их изучали, ничего не нашли, вернули нам. – Он надменно усмехнулся. – Невнимательно изучали! Так вот. Я заработал на них сам. Они мне крайне дороги. Это первые мои деньги, понимаете? Работал я без всякой официальности, так что… тем более мне это дорого. Но сестра часто издевалась надо мной, говоря, что я нахлебник, трус, идиот, говорила, что сижу на шее у родителей. Меня это задевало, конечно же. Она ведь работала уже. Её слова имели действие на меня. Но даже после того, как я приобрёл эти часы, она всё твердила, что я скорее украл деньги или сами часы, чем честно на них заработал. Меня это злило. – Лицо Нялкина стало грозным. Чувство мщения к сестре будто никуда не делось. Даже её смерть не смягчила его дурного ощущения. – Она не останавливалась даже на этом. Ей приходило в голову красть мои часы, ходить с ними, словно это её вещь, но она моя! Моя вещь! Я заработал на неё! – Нялкин повысил голос. – Понимаете это?
– Да…
– Простите. – Нялкин успокоил себя. Он снова мягко продолжил: – И я стал настолько зол, что… боже, мне смешно… в общем, я пошёл на крайние меры.
Дуловицкий нахмурил брови, предвкушая продолжение.
– Вам интересно, вижу. Так слушайте, что было дальше. Я вызвал дьявола!
Залегло молчание. Нялкин отпил чай.
– Да. Так всё и было. Я вызвал дьявола. Родителей не было, сестра укатила, и я провёл обряд.
Дуловицкий разочаровался в истории. Она сошла к бреду юноши. Может быть, это и вовсе какая-то шутка. Однако он молчал и слушал.
– Я был так зол, так раздражителен, что готов был впасть в любую идиотию, чтобы хоть как-то компенсировать чувство обиды. Но неожиданно в мою комнату вошёл молодой человек, лет двадцати. Он был обаятелен, приятен, рассказы о нём не лгут. Ему хотелось всё рассказать, всем поделиться, всё отдать, понимаете? И он спросил меня о тайном желании. Чего я хочу больше всего на свете?
– И что же ты сказал? – улыбнувшись, спросил Дуловицкий.
– Я сказал, что хочу, чтобы эти часы были исключительно моими. Всегда. Чтобы каждый, кто их возьмёт без спроса, умер.
– Умер… как? Как твоя сестра? – несерьёзно любопытствовал Дуловицкий.
Нялкин пожал плечами.
– Этого я не знаю, увы. Просто этот человек умрёт.
Дуловицкий поставил чашку на стол и попросил:
– Я могу взглянуть на часы?
Нялкин вновь пожал плечами. Он поставил чашку на стол, снял часы и протянул Дуловицкому.
Это были скелетоны. Видно было движение механизма. Часы недорогие, но стильные.
– То есть каждый, кто отберёт у тебя эти часы, умрёт? Да?
– Да, всё так.
Дуловицкий, держа часы, громко рассмеялся. Он протянул их обратно Нялкину.
– Да уж, вот это ты выдал, парень. Фантазия у тебя хоть куда.
Дуловицкий решил, что юноша и вправду не выдержал полугода заточения, вот его разум и помрачился.
– Вы мне не верите? – уязвлённо спросил Нялкин, не забирая часы назад.
– Держи же свои часы. – Нялкин злобно смотрел на насмехающегося над ним Дуловицкого. – Послушай, я не верю в подобное. Забери часы.
– Если так, то почему бы вам не оставить часы у себя. И посмотрим, что случится за сутки.
Улыбка и смех с лица Дуловицкого сошли.
– Да нет, спасибо. Я воздержусь. Мне есть чем заняться.
– Вы испугались, не так ли? – Нялкин ухмыльнулся. – Я так и знал. Как смеяться надо мной, так вы первый, но как проверить на деле… у-у-у, да уж. Сколько вам лет? Да не важно… Не ожидал, не ожидал от вас такой трусости. Вы испугались того, над чем смеялись. Вы точно не помешались за полгода отсидки?
Дуловицкий чувствовал, что впадает в дурацкое положение. Хорошо, он возьмёт эти часы ровно на сутки, убедится, что всё с ними замечательно, вернёт, а после плюнет этому мелкому прохвосту в лицо. За правду.
– Ладно, я забираю их!
Дуловицкий надел их на свою руку.
– Вот и отлично! – воскликнул Нялкин. – Было приятно с вами познакомиться. Жаль, это наша последняя встреча.
Он поднялся и, не пожав руки хозяину квартиры, ушёл. Дуловицкий остался в тишине с проклятыми часами. Теперь ему было не так весело и легко, ведь он помнил, что случилось летом. Так просто люди за секунды не превращаются в скелеты. Может, этот гадёныш был прав?
Дуловицкий замер от испуга.


И всё же что стало с его уединением? Почему его так тянуло к кому-нибудь? Никогда такого он за собой не отмечал. Как можно было за полгода начать испытывать иное, абсолютно противоположное? Может, ему просто страшно?
Дуловицкий положил часы на стол и внимательно на них посмотрел. Он видел, как механизм жил. Механизм казался живее человека. Это было сердце, бодрствующее само по себе.
Нет, это ерунда. Он вправду готов поверить в мистическую силу этих часов? Разум Дуловицкого отвергал всякий намёк на подобную вероятность, но всегда возвращался к девушке, за мгновение ставшей скелетом на полуденном солнце.
Сердце его учащённо и твёрдо билось. Зачем он взял эти дурацкие часы? Какой-то юноша развёл его… а возможно, что и хочет убить? Сердце Дуловицкого застучало ещё громче и быстрее.
Нет, нет, нет. Спокойно.
Дуловицкий пошёл в ванную. Он умылся, посмотрел в зеркало. Увидев своё отражение, тихо произнёс: «Надо лишь пережить сутки, после мы вернём часы и обязательно плюнем в лицо этому гадёнышу».
Сутки часы лежали на столе, а Дуловицкий, страшась за свою жизнь, не выходил из квартиры. Он боялся представить, какой смертью умрёт, если покинет эти стены. Только в квартире он ощущал себя в безопасности. Он просидел всё это время у окна, наблюдая за прохожими, за входившими и выходившими из дому. Несколько раз он спотыкался о какую-нибудь ерунду, чуть ли не падал и воображал, что умирает. Наконец-то Дуловицкий настолько себя истощил, что уснул на диване, а когда проснулся, обнаружил, что проспал утро. Уже был обед.
Он подошёл к столу, на котором лежали часы. Они перестали ходить. Если их надеть сейчас, когда они не идут, может, вот он момент истины, момент, когда смерть близка? Дуловицкий медленно накинул часы на запястье, застегнул ремешок. Часы, мёртвые и бездушные, плотно легли на руку. Ничего не произошло. Дуловицкий вздохнул с облегчением. Он снял их и положил обратно на стол. Пришло время вернуть их.
Дуловицкий не знал, где живёт Нялкин, потому остался ждать его у себя. К вечеру юноша действительно пришёл за часами.
– Здравствуйте! Как прекрасно, что вы всё ещё живы! Но это временно, – сказал Нялкин и дружелюбно улыбнулся. – Шутка. Я войду?
Дуловицкий впустил его.
– Вот держи свои часы. Ничего не случилось за сутки. Я знал, что это всё твои развлечения. Дьявол, обряд, это чушь! – вырвалось у Дуловицкого. Он хотел плюнуть в лицо юноше, но почему-то сейчас эта идея показалась ему дурацкой.
Нялкин, взяв часы, небрежно рассмеялся.
– Да, я признаю, что подурачил вас. Мне хотелось наказать вас немного, попугать.
– Я знал, знал! – чуть ли не восторженно воскликнул Дуловицкий, чем выдал свои истинные эмоции, свой страх.
– Но я шутил с вами не во всём. Моя история правдива. Я пошутил лишь в том, что вы умрёте от этих часов в ближайшие сутки.
– Но я не понимаю…
Нялкин вздохнул, словно ему наскучило объяснять простую истину, которую знал весь свет, и только Дуловицкий никак не мог взять в толк, что происходит.
– Эти часы действительно убивают. Как и сказал, я не солгал, но убивают они лишь тех, кто украдёт их. Вчера я дал вам их добровольно. Вам ничего не угрожало.
– Чушь! – воскликнул Дуловицкий, состроив презрительную гримасу.
– Да? Ну ладно, соприте у меня часы, украдите их нагло, будто хотите присвоить себе. Тогда поглядим, кто на самом деле тут играет. – Нялкин смотрел на Дуловицкого сурово. – Ну же, чего вы?
Дуловицкий не выдержал и вытолкнул юношу из квартиры, крикнув напоследок:
– Сумасшедший щенок. Убирайся и больше не приходи ко мне! Лгун!
Уже в закрытую перед собой дверь Нялкин ответил:
– Я не лгун! Я говорил правду. А вот вы трус, самый настоящий.
И он ушёл.


Дуловицкий быстро позабыл о произошедшем: летом и зимой. Всё как-то вернулось в строй.
Наступили новое лето и новая зима. И так повторилось несколько раз. Он вернулся к бегу на стадионе, который, впрочем, уже не напоминал о том злополучии; оно удачно посерело, став чем-то отдалённым и ненастоящим. Что же изменилось навсегда, так это отторжение к уединению. Теперь он мечтал отыскать любовь своей жизни, которая бы всегда была рядом, с которой он мог бы постоянно чувствовать себя увлечённым и прикованным к жизни. И ему это удалось. Уже как два года он жил с молодой девушкой, до безумия обворожительной. Он был счастлив.
С Нялкиным он никогда больше не виделся. На стадион тот не захаживал.
Жизнь становилась увлекательной. Ничто более не омрачало его существования. Можно было уверенно идти вперёд, оставив прошлое ни с чем. И он шёл, живя свободно.
С того самого злополучия прошло около сорока лет. Дуловицкому уже было под семьдесят. Он ни о чём не жалел. Чувствовал себя хорошо. Может, благодаря его супруге, той самой обворожительной даме, которая заставляла его пить лекарства? А может, так судьба распорядилась. Тут уж ничего сказать точно нельзя, но что наверняка можно рассказать, так это о последнем дне Дуловицкого.
Ещё лет двадцать пять назад они купили просторный дом за городом, где были вокруг леса. И каждое утро он ел в своём любимом доме, ел завтрак, приготовленный супругой. Он пил чашку чая и ел пышную яичницу с кусками курицы и зеленью. Это было неизменно. И так как уединение навсегда сделалось ему противным, он ел и смотрел новости. Супруга увлечённо обсуждала с ним увиденное. И в тот самый день по новостям заговорили:
«В центре города найден обгоревший скелет. Недалеко от него обнаружено тело мужчины. Территория оцеплена, проводятся все необходимые меры по…»
– Боже… – испугался Дуловицкий.
– Это тот самый юноша, о котором ты рассказывал? – спросила супруга, сразу вспомнив рассказы мужа о давних жутких событиях.
Дуловицкий пригляделся. Он рассматривал кадры, показанные наспех. Там мелькали человеческие белые костюмы, как тогда. В кадре они пытались помешать людям, снимавшим видео.
– Не знаю. Может быть.
– Какой ужас.
– Если это он, то, видимо, кто-то пытался стянуть с него часы, – задумчиво произнёс Дуловицкий.
– Да? И ты готов поверить в этот рассказ про дьявола? Тот парень шутил над тобой.
– Но скелет?..
– Дорогой, не бери в голову, это было давно. А сейчас… вдруг пожар или ещё что? – Она обняла его и поцеловала. – Я тебя люблю. Давай я выключу эти дурные новости.
Она сделала это. В кухне стало тихо.
– Я пойду на крыльцо. Подышу свежим воздухом.
Он встал из-за стола и тяжело пошёл на воздух.
– Давай, милый. Я сейчас приду к тебе. Нарезать тебе фруктов?
– Да… – сказал он отстранённо.
Последние дни он ремонтировал крыльцо. Здесь валялись доски и ящик с инструментами.
Погружённый в туман размышлений о прошлом, Дуловицкий совсем об этом позабыл. Шаркая, тяжело идя вперёд, он споткнулся о ящик и свалился со ступенек, ударившись головой о случайно оставленный на земле камень. Он больше не двигался. Супруга, вышедшая на крыльцо и увидевшая своего мужа бездвижно лежащим на земле, раскинувшего конечности в разные стороны, выронила тарелку с фруктами и в ужасе закричала.


– Мужчина, простите, пожалуйста… мужчина, – тихо, но убедительно говорил голос. К нему прибавлялось частое похлопывание руки.
– А, да? Что?
– Вы так сгорите. Собственно, вы уже сгорели, думаю. Вы так лежите с час под открытым солнцем.
– Точно, спасибо, что разбудили, – поблагодарил Дуловицкий.
Он пытался открыть глаза и увидеть мир чисто, без боли и рези от света. Пока удавалось плохо. Оглянувшись, он воскликнул:
– Чёрт, солнце съехало.
– Да, теперь вам надо бы лечь с другой стороны ивы. Тень уже там.
Наконец привыкнув к яркому свету обеденного солнца, Дуловицкий разглядел стоявшего над ним молодого человека, совсем ещё молодого. Он был одет в лёгкие брюки, шлёпки и белую рубашку с закатанными рукавами. На его руке виднелись часы скелетоны.
– Мы знакомы?
– Ну как сказать… вы часто тут бегаете. Я неоднократно вас видел.
– А! – растерянно произнёс Дуловицкий. – У меня просто дежавю. Словно я вас знаю.
– Может, и вы меня тут видели. Я люблю тут появляться. Собственно говоря, я только тут теперь и появляюсь.
Фраза звучала двусмысленно. От неё веяло чем-то грозящим и жутким.
Дуловицкий чуть приподнялся, облокотился о землю, осмотрелся.
Сейчас вдалеке бегали две девушки, а рядом с ними, Дуловицким и юношей, пробежала ещё пара человек.
Дуловицкий, щурясь, всматривался в лицо юноши и молчал.
– С вами точно всё хорошо? – спросил юноша.
– Да, вроде как да. Но мы точно знакомы, нет?
Нялкин сгорбился от смеха. Он упёрся ладонями в колени, хохотал, после выпрямился и сказал:
– Я знал, что вы всё поймёте! Я же говорил, что всё это правда!
– Что?..
– Ох, ваша трусость много лет назад меня расстроила. Но я простил вас. Ну кто ж виноват, что вы такой? А? Никто. Но я точно запомнил, как вы сказали, что больше не любите уединения, и я подумал, а почему бы не поселить вас у себя? – Нялкин торжествовал. Он был радостным и весёлым, как ребёнок на утреннике, жаждущий своего подарка за выступление. – Выиграют все. Я смогу вам доказать, что был прав, а вы не будете одиноким. Ну что, друг, проведём вместе время? Пробежимся? Весь стадион только наш!
Дуловицкий с ужасом смотрел на веселящегося Нялкина. Ему нечего было сказать. Страх сковал его.
Вдруг он увидел, как всё вокруг начинает гореть высоким и ярким пламенем. Асфальт, деревья, даже сам воздух будто пылал. Девушки и люди загорелись, закричали, упали в огонь и превратились в скелеты. Дуловицкий и Нялкин тоже начали гореть, но не превращались в скелет.
– Бр-р-р-р, щёкотно, – прокричал Нялкин, глядя на своё пылающее тело. – Вставайте. Нас ждёт потрясающая вечность. Зажжём!
И всё полыхнуло сильнее. Даже солнце не выдержало пламени, начав сползать, как тающая карамель.
Впервые Дуловицкого пугал жаркий полдень. Вот ещё одна вещь, которая изменилась навсегда.

ПРОКЛЯТИЕ ПЕРВОГО ТРУДА (ЧАСТЬ 1)

Всё произошло в июле. Солнце было жалящим, а небо безупречно чистым.
Именно в такую погоду Борис Дуловицкий любил выходить к стадиону на пробежку. Никто, как зачастую бывало, не решался в пекло заниматься здоровьем, и этим пользовался Дуловицкий. Он с самого детства замечал за собой тягу к уединению. И сейчас, когда он стоял на покрывшемся морщинами асфальте, Борис ощутил прилив счастья в груди. Он вновь был один.
Дуловицкий кинул бутылку с водой на край поля, снял футболку, поднял голову, подставив улыбающееся лицо солнцу, постоял неподвижно с минуту, словно заряжался энергией, и побежал.
Он заканчивал пятый круг, и вдруг он увидел, как на стадион вышли две молодые девушки. На вид обеим было по восемнадцать-двадцать лет. Одеты они были в лёгкую летнюю одежду (шортики и майка). Они начали разминаться.
Дуловицкий, пробежав рядом, улыбнулся им. Они ответили взаимностью. Когда Борис отбежал от них, можно было услышать, как они притягательно рассмеялись. Ему подумалось, что причиной столь обаятельного хихиканья стал именно он. «Неужели я им понравился?» – пришла к нему ласкающая мысль. И всё же общество молодых девушек на мгновение оказалось куда приятнее полного уединения, и Борис решил, что всё к лучшему, день выдавался прекрасным. Новая волна счастья залила его тело, придав бурные силы.
И вот на следующем кругу он заметил, как девушки тоже начали бежать. Они отставали.
«Как жаль, что не я смотрю им в спину», – подумал Дуловицкий и улыбнулся.
Он всё бежал, а ещё через круг услышал женский крик. Он остановился, обернулся и увидел, как одна из девушек пытается удержать в себе очередной вопль. Она лихорадочно тряслась, а у её ног лежало нечто. Дуловицкий побежал к девушке. Приближаясь к ней, он видел картину яснее. Перед ногами девушки лежал человеческий скелет, склизкий, обожжённый, скрюченный.
– Боже, что случилось? – спросил Дуловицкий.
Только сейчас до него дошло, что девушка стояла одна, без подруги.
– Я… я не понимаю, как такое может быть… Мы бежали… бежали… а потом она отстала, я оглянулась и вижу скелет… – Девушка запнулась и бешено заплакала.
– Так... только спокойно. Этому должно же быть объяснение, – говорил Дуловицкий, не зная, как себя вести, что думать.
Казалось, солнце становилось горячее. Его лучи лупили по ним, стоявшим рядом со скелетом, отдававшим запахом обугленного мяса.
Дуловицкий подошёл к девушке и предложил:
– Давайте отойдём в тень, пожалуйста. Вот туда, под деревья.
Он попытался её как бы обнять не касаясь. Девушка, не отпуская истерики, пошла к тени вместе с ним.
– Попробуйте успокоиться, – говорил Дуловицкий. Он быстро сбегал за водой. Вернувшись, он протянул ей бутылку и продолжил: – Умойтесь и попейте. Вам надо остыть.
Девушка медленно умыла лицо и отпила.
– Попробуйте вспомнить детали, что же точно случилось?!
Девушка, уже более спокойная, рассказала всё то же самое. Они бежали, подруга отстала, она оглянулась, и всё, перед ней лежит скелет, а подруги нет.
– Но так не может быть. Это какое-то безумие! – с возмущением вырвалось из Дуловицкого.
– И я о том же… – испуганно сказала девушка.
– Так, нам надо вызвать полицию и скорую. Они уже пусть разбираются.
– Угу…
Дуловицкий достал из кармана шорт телефон, набрал полицию. Когда ему ответили, он начал бурно описывать случившееся. На том конце чувствовалась растерянность, ему отвечали со страхом:
– Рядом с вами ещё кто-то есть?
– Нет, только я и девушка. Больше никого.
– Хорошо. Прошу, никуда не уходите. Дождитесь машины, ладно?
– Да.
– Вы слышали? Никуда не смейте…
– Да я понял, мы никуда не уходим! Пришлите уже кого-нибудь! – вышел из себя Дуловицкий.
Звонок прервался.
Кладя телефон обратно в карман, Борис увидел на другом конце стадиона чью-то голову, слабо выступающую из-за высокой травы.
Он крикнул:
– Эй! Идите сюда!
Голова человека оставалась неподвижной.
– Я вам кричу, да! Я вас вижу, идите сюда! – Дуловицкий кричал и махал рукой к себе.
Голова по-прежнему не двигалась.
Тогда Дуловицкий сам пошёл к человеку, но в тот момент, как он сделал шаг, человек скрылся.
– Чёрт бы тебя побрал! – чертыхнулся он.
Он подошёл к девушке и стал ждать полицию.


Полиция и скорая не приехали. Приехал серый бус, а из него вышли люди в защитных белых костюмах. К Дуловицкому и девушке подошли двое, остальные крупно оцепляли территорию и осматривали скелет.
– Здравствуйте, – глухо произнёс высокий мужчина через медицинский скафандр. – Что тут произошло? Нужны все детали.
Дуловицкий не ожидал, что события примут настолько серьёзный оборот. Он рассказал то, что уже знал.
– Как давно это случилось?
– Да с полчаса назад.
– Ничего подозрительного не видели, не слышали, не ощущали?
Дуловицкий и девушка покачали головами.
– А в вашей жизни никаких подозрительных моментов в последнее время не наблюдалось?
– Например?
Человек в костюме пристально смотрел на них как на нечто чужеродное, как на инопланетян.
– Любое непривычное явление, ситуация, вещь, – пояснил второй мужчина в костюме.
– Нет, – ответили они.
– Хорошо.
Вдруг Дуловицкий вспомнил про подозрительного человека, прятавшегося в траве.
– Кажется, я видел вот там парня, достаточно молодого. Кажется, это был именно молодой парень. – Люди в костюмах повернули головы к тому месту, на которое показывал Дуловицкий. – Я его окликал, но он не реагировал. А когда сам пошёл к нему, он исчез.
– Вы уверены, что это был реальный человек? Как часто вы испытываете галлюцинации? – напористо спрашивал человек в костюме.
– Что, простите? Галлюцинации? Никогда их не испытывал! Я уверен, что это был реальный человек.
– Что-нибудь ещё?
– Нет, сейчас точно всё. Ничего другого подозрительного я не видел.
– В таком случае вам придётся задержаться у нас, мы вынуждены вас осмотреть.
– Постойте, постойте, но… надолго ли это?
Человек в костюме ответил сразу.
– Не буду обманывать вас. Мы должны досконально изучить вас и местность. Мы оцепим здесь всё. А вас заберём на полгода под наблюдение. – Выдержав небольшую паузу, он добавил: – Согласитесь, редко встретишь человека, за минуту превращающегося в скелет, не правда ли?
– Но мы совершенно здоровы, – сопротивлялся Дуловицкий.
– Я в этом уверен, но мы должны убедиться, что это так. Вам будут предоставлены все необходимые условия, не волнуйтесь.
– Но у меня работа…
Девушка подтвердила:
– Да, у меня тоже работа…
– Это вас должно беспокоить меньше всего. Но не переживайте и насчёт этого. У нас есть контактная социальная группа. Обо всём договорятся. Уверяю, вы не потеряете за собой место. Вы не первые люди, которых мы вынуждены забрать на поруки на какое-то время.
– Что ж… – неохотно согласился Дуловицкий. – Пойдёмте.
Девушка тоже не противилась.
Они понимали, что действительно здесь случилось нечто экстраординарное. В глубине самих себя им чудилось, что они следующие жертвы, будто умрут вслед, потому у этих людей, профессионалов дела, они будут более спокойны за свои жизнь и здоровье.
Дуловицкий вместе с девушкой забрался в бус. Через час они уже были за городом на специальном объекте.


Дуловицкого поселили в комнате, которая станет для него родной на полгода. Ему предоставили право сделать звонки родным и объяснить ситуацию. С работой и вправду всё было улажено. Казалось, всё пока складывалось не так уж плохо. У него взяли кровь на анализы. И теперь он сидел в своей комнате, куда обещал зайти управляющий специального объекта. Он вошёл к нему тоже в медицинском костюме, скафандре. Борис чувствовал себя больным. Это его тяготило.
– Прошу извинить нас за то, что вынуждены были поселить вас здесь, – сказал управляющий и сел за стол. Дуловицкий сидел напротив.
– Ну спасибо.
– Вам нравится комната?
– Моя мне нравится больше.
– Понимаю, но… как и сказал, у нас нет выбора. У нас нет задачи вас убивать или мучить. Мы хотим помочь. Проведёте здесь положенный срок, мы не заметим никаких патологий, и вы свободны. Полностью. Вернётесь к своей жизни.
– Что это за место?
– Ничего не могу вам сказать. Простите, но мы не продуктовый магазин. У нас не всё на виду.
– Ладно. – Дуловицкий печально вздохнул. Он понял, что выбора у него нет. Вот оно – уединение. Он так его любит. Почему он не рад?
– Как самочувствие?
– Прекрасное.
– Ваши анализы пока говорят о том же. Вы здоровы. На следующей неделе осмотр.
– А до тех пор я должен буду сидеть лишь тут, в комнате?
– О, что вы. Нет. Вам предоставлено всё! Есть площадка для спорта, внутри и снаружи, на свежем воздухе, так сказать. Есть бассейн, театр, кино, музыка, книги, сексуальные игрушки. Всё, что только захотите. Вы здесь не узник.
Дуловицкий потянулся к управляющему.
– А были подобные случаи? Ну кроме нас.
– Вы про скелет? Ну… было, было. Последним был человек, иссушившийся после похода в парикмахерскую.
– И вы выяснили, что с ним случилось?
– Нет. Наша задача сводится не к тому, чтобы выяснить причину, хотя это тоже важно, никто не спорит. Но мы должны не допустить распространение болезни, если таковая имеется. В первую очередь мы купируем проблему. Вот основа.
– Понимаю.
– Ну что! Вы у нас гость. Если что-то понадобится, говорите. Вы взрослый человек, вам уже тридцать лет. Рад, что сохранили благоразумие. Вы поступили правильно, что пошли нам навстречу. Благодарю.
Управляющий встал, поклонился и вышел. Дуловицкий начал считать дни.


Полгода не сильно повлияли на него. Он получал здесь всё, о чём просил. Дуловицкий остался таким же здоровым, каким и прибыл сюда. Разве что поубавилось влечение к жизни. И именно за эти полгода он передумал находиться в одиночестве. Почему на свободе это казалось удовольствием, а здесь мучением? Ему хотелось хоть с кем-то поговорить, пообщаться, пусть даже о ерунде.
Его посадили на автобус с другими людьми. Он возвращался в любимый город, по которому безмерно соскучился. Пока ехал, Дуловицкий смотрел в окно, и взгляд его был пустым. Он уверял себя, что скоро всё изменится. Он вновь обретёт былой живой дух, желание жить, а тусклая пелена сползёт с его души. Надо только подождать.
Всю дорогу на него часто поглядывал юноша, сидевший у противоположного окна, но Дуловицкий был так отстранён от всего, так спокоен, что даже не заметил этого пристального взгляда со стороны.
Наконец они доехали. Его довезли до автобусной остановки, он вышел, а взгляд юноши, который поехал дальше, продолжал изучать Дуловицкого. Дверь закрылась, и взгляд исчез. Дуловицкий побрёл домой.
Он лежал на кровати и не мог поверить, что находился дома. Как он ждал этого момента. Нет ничего приятнее родных стен. Борис сделал несколько звонков. Он позвонил на работу, обговорил детали возвращения, и было решено, что ему следует для начала прийти в себя, не спешить с работой, и Дуловицкий согласился. Затем позвонил родителям и сестре. Сегодня они все встретятся и отпразднуют возвращение.


Холод был жадным, но Дуловицкого он не остановил. Он отправился на стадион. Его тянуло туда неведомой силой. Как и летом, здесь редко появлялись люди. Если летом было жарко и душно, потому все избегали его, то зимой стадион не посещали из-за мороза. Дуловицкий медленно бродил по заснеженным спортивным тропам, вспоминая лето и жуткую трагедию. Вот он стоит на том месте, где сжарилась девушка. Как давно это было, кажется! Что она чувствовала? Почему с ней это произошло? Это осталось тайной. Может, не стоит об этом думать? Как забыть обо всём случившемся? Как находиться теперь здесь, как прийти в себя окончательно? Дуловицкий подумывал записаться к психологу. Возможно, это поможет.
Он пнул снег, и тот мрачно разрыхлился в воздухе, а затем свалился небольшой горкой рядом. Он пнул ещё раз, и всё повторилось, лишь горка стала больше.
Затем Дуловицкий поднял голову, посмотрел вдаль, туда, где стоял человек за травой, и заметил, что там вновь кто-то стоит. Он присмотрелся и увидел юношу. Всё как тогда. Борис тут же взбодрился и начал звать его.
– Эй! Постой, не уходи.
Дуловицкий пошёл к нему. Он боялся, что юноша уйдёт, как и летом, но тот не уходил. Напротив, он вышел на тропу и пошёл навстречу. Борису подумалось, что, быть может, это и вовсе не тот юноша, который ему виделся летом.
Когда они подошли друг к другу, юноша заговорил первый:
– Ну вот мы и встретились.
– Мы знакомы?
– Нет, но я посчитал, что это необходимо.
– И почему же? – насторожился Дуловицкий.
– Ну вы же хотите начать жить, как и раньше? А как вы это сделаете, если не узнаете правды о том, что случилось тем летом?
– Кто ты? – спросил Дуловицкий с подозрением.
– Артур. Моя фамилия Нялкин. Я родной брат погибшей девушки.
– Это ты стоял летом в высокой траве?
– Да, это был я, – легко ответил Нялкин.
Дуловицкий чувствовал волнение.
– Почему же ты убежал тогда, когда я позвал?
– Вы хотите это обсудить здесь, на улице? – Нялкин добродушно улыбнулся. – Полагаю, для ответов есть куда более приятные места.
– Как насчёт моего дома? – предложил Дуловицкий.
Нялкин пожал плечами. Его устроило.
– Только после вас, – ответил юноша.
И они отправились к Дуловицкому.

СЕРИАЛ (ЧАСТЬ 2)

До Нового года не хватало получаса. Настроение у всех было бесподобное.
– Мы рады, что вы пришли, – обратилась Мария Вельдетова к гостям.
Вельдетовы Александр и Татьяна учтиво качнули головой. Их сын Артём, чуть старше Дарьи и Максима, последовал примеру родителей и даже сказал:
– У вас всё очень вкусно. Мне нравится бывать у вас в гостях.
Вельдетов Александр потрепал своего сына по густым прямым волосам.
– А папа сегодня смотрел с нами сериал, и мне нисколько не было страшно, – вновь похвасталась Дарья перед дядей.
– Ого! И что ты думаешь по поводу всего, что там увидела? – спросил дядя как-то хитро, с искоркой в глазах.
– Раньше я боялась, а теперь не боюсь. Там все очень жестокие, очень много убивают. Хорошо, что в жизни всё не так. Да, папа? – она чистыми глазами посмотрела на отца, ожидая одобрения.
– Конечно, моя милая, – ответил Константин и поцеловал дочь в лоб.
– А дядя Вова там вообще герой! Он так всех крушит! Бах-бах, – воскликнул Максим.
Все рассмеялись.
– Да ты его фанат, мой друг! – восхитился Александр. – Ничего себе. А настоящий наш президент тебе не нравится?
Максим как-то сразу же засмущался, притих.
– Нет, почему же. Наш президент мне нравится. Он очень хороший, но он не такой, как Путин.
– Не такой герой? – спросила мать.
– Да! – вспыхнул Максим.
– Но на то это и сериал, что всё понарошку, – сказал дядя. – В нашей жизни такое было бы неуместно и опасно. То, что происходит в сериале, – выдумка. Но тем и интереснее смотреть, потому что там дозволено то, что не дозволено в нашей жизни, настоящей жизни.
Максим грустно вздохнул и тихо сказал:
– Хочу быть актёром.
Татьяна, по виду и манерам очень аристократичная дама, ответила на это:
– Ты обязательно им станешь, дорогой. Ты очень темпераментный ребёнок. Из тебя вырастет прекрасный актёр.
– Вы правда так думаете? – с надеждой спросил Максим, словно от ответа на вопрос в действительности решится его судьба.
– Конечно, конечно, да, – заговорили все взрослые.
Вельдетов Александр внешне отличался от брата. Он был упитанным, здоровым, кожа тёплого оттенка. К тому же лишён был всяких дурных привычек, одной из которых владел брат. И невзирая на эту пышность здоровья и сил, он имел склонность порой доходить в размышлениях и теоретических представлениях до пессимистичных разговоров. И он вновь обратился к Максиму:
– А если бы всё это было правдой, ну то, что мы видим в сериале, то к чему бы это привело? Чем бы всё закончилось?
Максим погрузился в тяжёлые думы, и дядю это только позабавило, что озадачил своим вопросом юную головку. Он хоть так безобидно дурачился, но всё же ему было интересно услышать, что скажет ребёнок.
– Я думаю, мир бы закончился.
– То есть ты хочешь сказать, что случилась бы ядерная война?
– Да. Мы бы все погибли.
Над столом зависла мрачная тишина.
– Ну что вы в самом деле?! Это всего лишь сериал, а мы портим праздник такими разговорами, ей-богу, будет вам. Прекратите, – говорила Мария.
– Поддерживаю, – сказала Татьяна. – Дорогой, правда, что за вопросы и представления? Ты как всегда у меня.
Вельдетов Александр только улыбался, довольный, что всех смутил. Он предложил выпить.
– Боже, время, ребята! Без трёх минут полночь! Включайте поздравления нашего президента, – засуетилась хозяйка дома.
На экране показывали отсчёт до первых слов главы государства. Все с нетерпением ждали.
И вот появилась в кадре женщина лет пятидесяти, очень ухоженная, статная, с идеальными чертами, ровным подбородком, волевая, гордая и в то же время очень женственная. Она начала свою речь:
«Наш год выдался безупречным. Везде были мир и дружба. Мы добились того, что мир устойчив, уверен и грандиозен. Наши дети спят спокойно, мы спокойны за то, что дети спокойны и безупречно счастливы. Мы ставим новые цели перед собой и добиваемся их…»
Пока все смотрели выступление президента, Мария аккуратно скрылась, но через минуту вернулась. В руках у неё были подарки.
Когда президент произнёс последние слова: «Пусть и 2024-ый год будет лучше идеала, лучше того, что имеем сейчас. С праздником!» – Вельдетов Константин достал хлопушку и взорвал её. Дети закричали от радости, прося и им дать по хлопушке. Им дали, и они хлопнули. А после им всем вручили подарки. Взрослые потянули друг к другу бокалы.
Пока дети разрывали подарочные упаковки, Константин думал о том, как было бы чудесно закончить сериал ядерной войной. Это было бы кульминационно. Это можно было бы сделать, ведь сценаристы богаты на фантазию. Даже после такого конца они сумеют продолжить сериал, сделав это так, чтобы зритель не разочаровался. Но как было бы чудовищно увидеть этот конец в жизни…
Держа бокал в руке, он с любовью смотрел на родных ему людей, на детей, взрывавшихся радостью счастья, того счастья, что у них есть, и благодарил Всевышнего за то, что сериал всего лишь сериал, а их жизни, подлинной жизни, ничего не угрожает.

СЕРИАЛ (ЧАСТЬ 1)

Дверь с трудом отворилась, и в квартиру вошли Вельдетовы Константин и Мария. В руках они держали пакеты: у Марии – с подарками детям к сегодняшнему празднику, а у Константина – с продуктами. Не успели они войти и скинуть с себя пухлые куртки, припорошённые снегом, как продолжили разговор, тянувшийся с улицы.
– Я всё же считаю, что их надо было пригласить позже, – убеждённо выразил мнение Вельдетов. – Это же наш праздник, семейный.
– А с каких пор твой брат не наша семья? Ты не рад его видеть? – резонно спрашивала супруга и удивлённо вскидывала густые ухоженные брови.
– Нет, ну я его люблю, конечно, пусть приходят, как не пригласить-то, но я хотел побыть с вами подольше. Могли бы пригласить их ближе к полуночи. И они от этого не проиграли бы, уверяю. Побыли бы подольше вместе, – всё тем же уверенным тоном говорил Вельдетов.
Вельдетова ничего не ответила ему на это, так как посчитала, что вопрос давно решён. Его брат был приглашён вместе с супругой и их единственным сыном к семи вечера.
Она попросила:
– Отнеси пакет с едой на кухню.
– А подарки?!
Вельдетова с задором, отлично сохранившимся, ответила:
– Я спрячу, подарим ближе к ночи.
Их брак был удачен. Ей исполнилось в октябре тридцать пять, а ему ранее, летом, сделалось тридцать восемь. Они были вместе девять лет. Мария, невзирая на ошибочно считающийся в обществе уже немолодой возраст, казалась весьма аппетитной и пышущей здоровьем женщиной, в то время как Константин выглядел худощавым и бледным. Он никогда не отличался видным здоровьем, но верную долю ущерба нанесло увлечение табаком. Мария часто склоняла его к тому, чтобы он бросил это дело, но тот стоял на своём, отпираясь примерно так: «У каждого есть свои страсти, которые в итоге и погубят человека. Моя страсть незатейливая – курение». Ей было трудно с ним в чём-либо спорить, а в этой теме и подавно она далеко не заходила. Мария его любила за то, что он попросту есть в её жизни, за его добродушное и нежное отношение к себе. Потому она давно почувствовала и поняла, что многое можно решить обычным молчанием и убеждением делать по-своему тихо, почти незаметно. К чему лишние скандалы, когда в семье есть дети?
– Оставь всё тут, на столе, я разберу. Пойди посмотри, как они там, – вежливо сказала Вельдетова. Обняла его и поцеловала.
Он, всё ещё в куртке, пошёл в гостиную. Войдя, он заметил, что детей нет. Уходя, он наказал им сидеть здесь и смотреть мультфильмы.
– Даша! Максим! – позвал Вельдетов.
Из комнаты сестры вышел Максим. Вид его был виноватым.
– Где сестра? – спросил отец, хмуря взгляд и волнительно почёсывая лёгкую бороду.
– Она плачет.
– Что случилось?
Максим не спешил с ответом. Он знал, что отец всё поймёт сам.
– Ты опять включил ей этот сериал? – спросил отец.
– Не сердись, я не специально, – пытался объясниться мальчик. – Я случайно переключил канал, а там показывали последнюю серию сезона… И мне захотелось посмотреть… Я… Я… Мне было очень интересно, папа. Прости…
Мальчик заплакал.
Отец вошёл в комнату дочери, взял малютку на руки и перенёс её всё ещё плачущую на диван. Максим сел рядом с ней.
– Во-первых, прекращаем плакать, ясно? – Оба вмиг прекратили плакать. Они тёрли глаза маленькими невинными ручками. – Во-вторых, Максим, я понимаю, ты взрослый уже, тебе целых семь лет, но сестра твоя младше тебя. Ей вот сейчас будет только шесть! Ты должен научиться нести ответственность за своих близких уже сейчас, за свою сестрёнку в частности. Ты же знал, что она боится это смотреть! Если ты хочешь посмотреть сериал, хорошо, мы сделаем это вместе, но сестру не втягивай в это! Понятно?
– Да, пап, прости, пожалуйста. Я не специально…
– В-третьих, Дашенька, пусть ты ещё и маленькая, но должна уже понимать, что реальность, а что нет. Этот сериал не для детей, это естественно, но пойми, что это всё актёры, люди, которые получают плату за свою игру. Они все ненастоящие. И все те жестокости, которые видишь, нереальны. Это всё декорации, искусство, понимаешь? – Дарья смотрела на отца пытливо и влюблённо. – Хоть ты и девочка, но трусихой быть не должна! Это тоже ясно?
– Да, папочка, – мило произнесла она.
– А теперь обнимитесь и помиритесь! – с яркой улыбкой на лице, никак не вязавшейся с его худобой и бледностью, призвал отец.
Дарья и Максим обнялись.
– А ты нас обнимешь? – спросила Дарья.
– Коне-е-е-ечно, – весело ответил Константин.
Он склонился к ним со своих высот роста и крепко обнял, сказав:
– Я так вас люблю, мои булочки!
Вошла Мария и спросила о том, что у них здесь происходит, на что Константин ответил:
– У нас тут прилив нежности и любви. Не мешайте нам, дамочка.
– Мамочка, а я больше не буду трусихой! Больше не хочу быть ею!
Мария сердито посмотрела на сына, поняв, что случилось вновь, но ничего не сказала, посчитав, что её супруг всё решил за неё. Авторитет друг друга перед детьми они никогда не подрывали. Каждый имел свой вес в этой семье. Никто не был ущемлён.
– Хорошо. Играйте, а я пойду готовить, – сказала Мария и тут же исчезла.
– Папу-у-у-уля, ты же слышал? Я больше не хочу быть трусихой. Я хочу посмотреть тот сериал ещё раз! – Дарья слегка замялась. – Только ты будешь смотреть с нами? С тобой ничего не страшно.
Отец хмыкнул, посчитав, что это удачное решение, все будут довольны. Сын – просмотром любимого сериала, а дочь, не без его помощи, не без его комментариев при непосредственном просмотре сериала, убедится в том, что нельзя бояться призраков, того, чего не существует. Да даже если бы это было правдой, стоит ли бояться? Бороться нужно всегда до конца.

У этого сериала не было названия. В каждой стране придумывали своё. Никого это не смущало.
Перед началом серии принято было показывать лишь чёрный экран. Он держался несколько секунд, после чего шли кадры сериала.
Никто не помнил и первой серии, точнее, никто бы не мог точно сказать вот так сразу, навскидку, когда начались съёмки. Честно говоря, никого это и не занимало. Все любили смотреть последние серии, и лишь за небольшим исключением люди периодически возвращались к каким-то прошлым. Этот сериал был воистину кровавый, полный ужаса, трагедии, смерти и интриг.
Серия на повторе, которую включил Вельдетов, была последней в этом году. Всё начиналось с проливания крови. В последней серии сезона показывали бои в Палестине. Израиль наносил массированные удары. Много крови, много жертв, много стенаний и угроз со всех сторон. Это плавно переключалось на Украину. И вновь демонстрировались жестокие кадры, где смерть была лучшим другом. Братоубийство зрители не признавали, но было интересно. Эта история увлекала, будоражила сознание и требовалось вечное продолжение. Никто воистину не хотел заканчивать эту ветвь повествования, ибо, будь история завершена, возникло бы полное опустошение и эмоциональный голод, потому сценаристы умело и беззастенчиво увязли на два года в перипетиях данной войны. И народы были довольны. Но любая история, даже самая увлекательная, заканчивается в том или ином виде, а потому сценаристы выступали с сообщениями с намёками о прекращении данной линии. Когда Вельдетов об этом узнал, он покачал головой, держа в губах любимую сигарету, и заговорил сквозь зубы:
– Очень жаль, интересная история была. В жизни такого не увидишь, в этом и прелесть истории. Можно насладиться и ужаснуться одновременно. Увлекательно и задумаешься о жизни, о том, как всё, что имеем, ценно.
Сценаристы не унывали. Они с увлечением сообщали, что на замену этой ветви повествования может встать противоборство Китая и США через Тайвань или буря, движущаяся из Венесуэлы или Йемена, но людей наших широт больше волновало родное, братское, славянское, поэтому люди с не меньшим рвением, чем у сценаристов, посылали в виде сообщений свои пожелания и увещевания по продлению этой истории, а возможно, что и переходу на новый уровень – на прямое противостояние Запада и России.
После кровавых сцен, побоищ и дерзких слов, выступлений со всех сторон конфликта (и даже не сторон конфликта) шли сцены политические, намекающие на глубокие тайные ходы интриг и коварства. Шли выступления лидеров, бросались через экраны угрозы и призывы уничтожения друг друга, не без интереса и манёвра наигранно говорилось о мире и истинной дружбе. Герои не стеснялись своих ролей. Они были на пике популярности! Кто-то их ненавидел, кто-то обожал, но одно незыблемо – о них говорили, они находились во славе своей игры на весь мир.
Сериал занял строчку самого популярного явления в индустрии. Ему посвящались все международные премии: за лучшую игру, за лучший сценарий, за лучшую съёмку… В этом сериале, одним словом, не было изъянов, и люди требовали продолжения. Только оно их радовало и утешало, поскольку в жизни всё было далеко не так. Успех сериала был вызван, по скромному мнению автора, как раз тем, что сценарий и его реализация никак не вязались с реальностью. То есть в нашей жизни такого быть не могло. Все жили в прочном мире и согласии друг с другом. Все понимали риски подобных политических и военных движений, а потому вся энергия невоплощения свелась к съёмкам бурных фантазий и мечтаний как подлинных лидеров стран, так и их верных народов. Люди находили утешение и вкус жизни в альтернативности, показываемой в сериале.
Посмотрев последнюю серию, которая была окончена неопределённо, намекавшая как бы на явное и активное продолжение, где разразится чудовищная война на Ближнем Востоке, на Украине случится раскол и крах, возможно, переходящий в полное безумие, а в дальнейшем обретут своё место война на Тайване и возможные даже распады государств, Вельдетов сказал:
– Ну вот, мы посмотрели. Максим, ты доволен? Даша, тебе так же страшно?
Максим был в восторге, а Дарья, гордая своей приобретённой храбростью, воскликнула:
– Ни капилюшечки не было страшно.
– Вот и чудесно! – гордо произнёс отец. Он хотел было выключить телевизор и пригласить всех пойти на кухню помочь матери, на что Максим воскликнул:
– Пап, ты что! Ты не знал?! Сейчас же покажут серию специально со съёмок, покажут, как всё снималось! Я хочу посмотреть.
Вельдетов хмыкнул. Он посчитал, что самое страшное позади, потому можно провести с детьми ещё время. Они начали просмотр пояснительной серии (так она называлась).
Показали огромную съёмочную площадку где-то на полях Украины. Актёры, игравшие украинских и русских солдат, сидели за переносными столами, ели и пили, шутили, громко разговаривали. Оператор с камерой подошёл, чтобы спросить об их настроениях.
– Что вы чувствуете от съёмок?
– Холодно! – хором ответили актёры. – Но что не сделаешь ради творчества!
– Хотите сниматься дальше? – спрашивал голос за кадром.
– Нас уже утвердили на 2024-ый год. Мы снимаемся, – ответили одни.
– А мы нет! – ответили резво другие. – Мы умерли по сценарию. Вернёмся по домам. Будем смотреть сериал из квартир.
– Вам нравилось сниматься в сериале?
– В сериале да, интересно. Но страшно, если бы такое в жизни случилось – безумие.
– Да не говори чепухи, такое в жизни нереально. Разве русские, белорусы и украинцы посмеют друг с другом воевать? Да мы все тут свои! Ну ты и чудак, Руслан!
После показали кадры с непосредственных съёмок, так сказать, в действии. Непривычно было видеть всё как бы со стороны. Ощущался сумбур происходящего. Не то что на экранах, когда сериал был готов к показу.
Покончив со съёмками с самых мест наигранных боёв, приступили к показу крупных актёров в специальных павильонах, служивших президентскими и правительственными кабинетами. Тут были сами президенты, министры и депутаты всех сторон. Были здесь и обычные приглашённые люди. Кто-то приходил и с детьми. Один ребёнок в кадре закричал:
– Это дядя Вова, Путин! Он играет президента России.
Мать этого ребёнка помахала актёру, и он подошёл к ним.
– Приветствую вас всех. – Толпа орала к экстазе. – Рад вас видеть.
– Вы неотразимы. Вы так играете, боже…
– Благодарю. Это моя работа, моё призвание. Лучше меня играет только старик Байден. – Актёр, игравший Путина, помахал коллеге, и тот отозвался, подошёл походкой своего героя. – Ну хватит дурачиться, иди нормально. – Улыбнувшись, актёр пошёл обычной уверенной походкой, нисколько не намекавшей на угасание и деменцию. Они обнялись. Люди стали фотографировать их, снова кричать, выражать преданную любовь. – Мы очень рады, что вы нас так любите.
К слову, актёры были воистину талантливы, ибо всё, что виделось на экране, чрезвычайно отличалось от того, что было в жизни. Это были в самом деле разные люди на уровне восприятия: голос, его тембр и темп, мимика, жесты, походка… всё было не таким, каким виделось на экране. Да и были они во многом младше своих героев. Над ними тщательно работали перед съёмками.
– Скажите, – начал кто-то из фанатов, – к чему всё идёт? Пролейте свет на сценарий будущего года!
Актёры, игравшие Путина и Байдена, ухмыльнулись.
– Нет, такого мы вам не скажем. А если бы и сказали, вам было бы не так интересно смотреть продолжение, – ответил актёр, игравший Байдена.
– Но что будет с Китаем? Что сценаристы нам приготовили тут? – спросил тот же человек из толпы.
Актёр, игравший Путина, махнул коллеге, игравшему китайского лидера.
– А вот и он, спросите у него!
– Ай, да ну вас! – весело ответствовал актёр, игравший китайского лидера. – Ничего не скажу. Смотрите нас, смотрите сериал, и всё узнаете. Приятных вам зимних праздников.
Были показаны и неудачные дубли, в которых актёры, игравшие лидеров, что-то бормотали не то или не так, а затем смеялись, прося прощение за неуклюжесть.
В таком духе прошла пояснительная серия.
Когда серия закончилась, Максим вскочил с дивана и стал играючи размахивать кулаками и кричать:
– Дядя Вова лучше всех! Он всех победит!
– Он тебе так нравится? – спросил отец. – Он твой любимый актёр в сериале?
– О да! Он всех победит, это точно! Его так все ненавидят на Западе, а он, как супергерой бам-бам, и всё, никто не устоит.
Отец засмеялся.
Вдруг в комнату вошла Мария.
– Так, а ну прекращаем кричать. Пойдёмте помогать мне. Уже совсем скоро придут гости.
Дарья встала ножками на диване и спросила:
– А подарки будут?
– Дед Мороз велел подарить их после, если будете себя хорошо вести.
И дети побежали к матери с криками «Ура», чтобы обнять её.
Константин и Мария Вельдетовы соприкоснулись нежными взглядами. Ими они давали понять друг другу без слов, как счастливы в моменте.

ОБНОВЛЕНИЕ (ЧАСТЬ 2)

Дмитрий Клюквакин провёл Еву до вокзала. Там она села на автобус и отправилась к матери в соседний город. Перед отправкой он даже всплакнул, и Еве сделалось одновременно жаль его и мерзко.
– Что с тобой? – спросила она его.
– Меня одолевает какая-то печаль, – ответил он.
Только сейчас Ева задумалась над тем, что, быть может, он всё понимает, знает её планы давно, потому пытается её подспудно и хитро обыграть, как бы манипулируя, доводя до испытания чувств и жалости. Она долго пыталась понять, так ли это, глядя ему прямо в глаза. «Нет, так сыграть он никогда бы не смог. Он ничего не подозревает», – решительно подумалось ей.
Чуть позже, когда уже ехала в автобусе, она осознавала, что, если бы он так и сделал, как ей казалось, додавил бы на её чувства, на жалость, она бы никуда не поехала. У неё бы не было сил противиться всему этому валу каких-то могучих внутренних обязательств и долгу перед мужем. Только благодаря увёртливости и дьявольской лжи (последнее она уже видела отчётливо, невзирая на то, что раньше боялась определять такое) ей удалось оказаться здесь, в этом автобусе, едущем куда-то вдаль по заснеженной трассе, похоже, в самую пустоту.
– Я буду тебе писать. Держи телефон при себе, – сказала она ему, готовая выскользнуть из его цепких рук.
– Я люблю тебя, – искренне произнёс Дмитрий.
Ева нервно сглотнула.
– Да, а я люблю тебя. Мне пора, милый, – торопливо ответила она. И живо забралась в автобус.
Сев на своё место, она помахала ему рукой. А про себя она думала: «Дорогой, не плачь. Лучше запечатлей этот момент навсегда в своей памяти. Это сейчас нужнее».
Дмитрий Клюквакин вернулся домой опустошённый. Не было сил что-либо делать. Он тупо и безвольно свалился на кровать и почти уснул, как пришло сообщение. Он тут же пробудился, схватил телефон и открыл мессенджер. Пришло сообщение от Евы.
«Любовь моя, я в дороге, у меня всё замечательно. А ты как там? Всё в порядке? Хочу, чтобы у тебя всё шло великолепно. Целую тебя».
Дмитрий стал набирать ответ. Ему полегчало.
Через полчаса пришло ещё одно сообщение от Евы.
«Ох, я всё ещё еду. Тяжело в дороге. Уже не могу. Кажется, всю задницу отсидела».
Дмитрий улыбался и снова ответил ей словами любви. Однако сейчас он обратил внимание, что с тех пор, как уехала, Ева в сети не появлялась, а его сообщения оставались непрочитанными. Он понял, что эти сообщения она писала заранее. Она написала их задолго до поездки. Ева указала в мессенджере, когда сообщения должны будут прийти. Дата и время. Вначале на него это навело некое сомнение. Он насторожился. Но позже Клюквакин объяснил всю странность происходящего тем, что Ева могла предугадать плохую связь, потому заранее всё и отправила. В очередной раз он убедился в её заботливости и бережливости. Сердце стало заново свободным и лёгким.
И так сообщения приходили часто, а он всё отвечал. И ему всё же удалось поспать. Проснулся он уже ближе к тому времени, когда Ева должна была добраться до матери, а свежие сообщения не приходили. Её до сих пор не было в сети.
«Ну ничего, возможно, рейс задерживается. Ещё подожду».
Но время предательски ползло вперёд, а Ева никак не появлялась в сети. От неё по-прежнему приходили заранее отправленные сообщения, и все дружелюбные и любовные, как будто ничего страшного и не случилось.
Когда стало очевидным, что что-то всё же произошло, Дмитрий встревожился. Первое, что пришло ему на ум, – авария. Он не мог даже помыслить, чтобы Ева погибла. Им овладевали порывы паники при мысли о такой возможности.
«Нет, нет, не может быть! Я не прощу себе этого!» – говорил он тихо, беспокойно ходя по квартире.
Он бессмысленно писал в пустоту, писал Еве, и все его сообщения наполнялись переживаниями, болью и тревогой. Дмитрий мечтал увидеть её статус «в сети». Лишь бы это уже случилось, но он, как и раньше, видел только время последнего входа в сеть.
Прекратив надеяться на чудо, он начал искать номер матери, который был где-то записан в блокноте как бы невзначай, на всякий случай. А он думал, что номер матери Евы никогда ему не понадобится, но вот злобный случай привёл его к обратному. Клюквакин судорожно рыскал по шкафам и местам, где мог бы быть спрятан номер, отчего казалось, что не он хозяин этой квартиры, что он всего лишь наглый вор. Когда-то он и вправду почувствовал себя вором, в момент их былой ссоры, случившейся пару лет назад. Тогда она его назвала мелким и жалким воришкой, а крал он её время, время её жизни. Он помнил, как отвратно чувствовал себя тогда, но меньше любить Еву не стал. Наоборот.
После долгих поисков он отыскал блокнот, в котором, как помнил, должен был найтись номер её матери, но, листая его, он не находил нужного. Несколько страниц было вырвано. А когда Дмитрий долистал до конца, то прочёл: «Не ищи номер матери. Она давно его сменила. Она даже живёт в новом месте. Дождись сообщения от меня в 7:30. Оно важное. Оно определит твою дальнейшую жизнь».
Дмитрий остался озадаченным. Он покорно ждал. Оставалось несколько часов.
Всё время, что ему пришлось ждать сообщения, он пил.
Ровно в 7:30 пришло письмо. Оно тоже было отправлено заранее. Дмитрий Клюквакин, едва справляясь с кружащейся головой, читал:
«Вот и всё, мой дорогой, я наконец-то выбралась из той жизни, которая меня не устраивала. Все эти годы я жила не так, как хотела. Ты стал иным человеком. Стал чрезмерно мягким, слезливым, даже глупым, в тебе исчезло понимание. Ты стал елейным до отвращения, каким-то омерзительно подобострастным. Не тот ты человек, за кого я выходила замуж. Не тот! И этот алкоголь! Что на тебя нашло? Ты никогда не пил! Боже. Правда, я всё это время смотрела на тебя и думала о том, как бы сбежать. Но куда? Я боялась неизвестности. Мне казалось, что сбежать можно только тогда, когда наверняка знаешь, куда бежишь, должна быть известна конечная точка, тогда это всё и реально. Но позже я отчётливо увидела, что могу убежать в никуда. И я это сделала. Я намерена больше никогда не вернуться, дорогой мне Дима. Ты хороший человек, это правда, добрый, ласковый, но ты стал скучен, банален, и дело не в предсказуемости, а в твоей чахлости. Я стала чувствовать, именно чувствовать, что превосхожу тебя волей и упорством, а это так отталкивает меня. Я столько раз намекала тебе, я хотела, чтобы ты спас нас, но ты остался холоден к моим тайным просьбам. Ты спросишь меня о том, почему же я прямо не сказала об этом?! Если бы я сказала прямо, то это было бы похоже на принуждение, на требование, а мне хотелось, чтобы ты сам догадался обо всём, сам всё контролировал и вёл нас. Я люблю тебя по-прежнему, быть может, даже по привычке, но я люблю. Но эта не та любовь, что может удержать крепко женщину рядом с мужчиной. Видя твою любовь, твои чувства, схожие с женскими по виду и по существу, я поняла, что хочу тебя любить тоже, но подальше от себя самой. Я хочу совместить две жизни: жизнь с тобой и без тебя. Возможно, всё это выглядит глупо, но я точно решила, что так поступлю. Я уйду. И если ты читаешь это, я уже ушла. Я придумала вот что. Я, дорогая тебе Ева, буду писать сообщения и дальше, как будто ничего и не случилось. Заметно ведь, как ты нуждаешься в моей любви, так покорно, и я готова тебе её дать, но смотреть на всё это не хочу. Так вот, я продолжу тебе писать сообщения, вести с тобой диалоги, вот так, отдалённо, заранее изложенными мыслями и эмоциями. Я продолжу быть с тобой даже официально, в браке, но жить с тобой больше никогда не соглашусь. Я чувствую, что нуждаюсь в обновлении. Как любое приложение, пусть даже наш мессенджер, требует обновления, так и я почувствовала, что больше с тобой жить не могу, потому что ты крайне изменился, ты не тот, мне нужно обновить свою жизнь. И только тебе решать, что делать дальше. Я написала тебе очень много сообщений, я пряталась от тебя вечерами в ванной, да, и так будет продолжаться очень долго. Очень. Вопрос лишь в том, устроит ли тебя такая моя любовь, моя обновлённая любовь. Не смотри на меня с упрёком, не надо. Я тоже обновилась, обновилась для тебя до старой версии, и ты её сейчас получаешь. Но для самой себя я хочу обновиться иначе. Я хочу чувствовать, что живу. Мы есть только тут, в мессенджере, и больше нигде. Ну что, дорогой, моя любовь, ты готов на это? Всё зависит теперь только от тебя».
Поверить в происходящее Дмитрий Клюквакин не решался. Ему чудилось, что он выпил лишнего, и его разум мутится настолько, что рисует небывалые картины страха. Он до того обессилел и сник, что убежал от сообщения Евы. Он бросился на кровать и уснул. Дмитрий надеялся, что, проснувшись, его будут ждать живая Ева и её свежие сообщения.
Пробудившись, он убедился, что всё было взаправду. Новых сообщений от Евы не пришло. Она настолько хорошо его знала, знала о его слабости характера, что предугадала: ему понадобится время, чтобы прийти в себя.
И вот он читает сообщение вновь и вновь, а ничего не происходит. Он ничего не делает. Молчит, умирает внутри, но ничего не предпринимает. Он не бежит за ней, не стремится спасти то, что для него дорого. Будь Дмитрий Клюквакин более рассудительным, как раньше, уверенным и настойчивым, то он бы легко спас положение, ибо Ева целые сутки прождала его на вокзале города, в который она отправилась. И Дмитрий знал об этом. Он знал, где её можно найти, однако не стал этого делать.
Он обвалился окончательно. Он не в состоянии был даже решить, что делать с мессенджером, откуда будут приходить сообщения от Евы, не говоря уже о том, что ему потребуется физически куда-то нестись, как на битву, и сражаться за своё счастье, за то, что сам же и считал таковым, в чём находил смысл своего существования, удовольствие и спокойствие.
Клюквакин падал в яму уныния всё глубже. Целые следующие сутки он бездействовал и пил. И пришло время, когда он свалился на дно бесповоротно. Ему пришло сообщение от Евы:
«Привет, мой милый! Я так соскучилась. У матери чудесно, ты не представляешь. Может, приедешь к нам? Я тебя люблю великой любовью. Скучаю по тебе. Скоро буду дома!»
Ева не появлялась в сети и никогда тут больше не появится, но сообщения от неё ещё будут приходить.
Теперь Евы не было на вокзале. Она больше не ждёт мужа. Ева Клюквакина поехала дальше, в неизвестном направлении, живя одновременно двумя жизнями. Одной – в сети, другой – в реальности. Она обновила жизнь дважды, и только у одного обновления мог быть долгий и осязаемый путь – у реального.