О силе логоса, или желании дать объектам имя

Недавно я подумала, что аналогично априорному доверию графикам можно наблюдать и наделение чего-либо воспринимаемой достоверностью по факту присвоения этому чему-то имени.

Проще говоря, если дать чему-то красивое название, то этому и доверия становится больше. Пример: «Некоторые А суть Б. Это называется дефлопизацией общества». При этом многим адресатам высказывания безразлично, кем именно это так называется, равно как — в случае с априорным доверием графикам — безразлично, кто составил график, что вообще исследовалось (порой автор перепоста с графиком не может даже ответить на вопрос о том, что отложено по оси ординат), как собирались данные. Адресату важно быть в курсе, не выпадать из конформной канвы, для чего требуется удовлетворить зуд в виде дальнейшего распространения графика или запоминания некоего термина, который термином может и вовсе не быть.

Конечно же, все это уже давно описано умными людьми, в частности, в главе «Магия имени» (1.4) учебника «Философия языка. Исторические перспективы» [1]. Мне понравилась упомянутая там гиперсемиотизация действительности. Кстати, что «априорное доверие графикам», что «гиперсемиотизация действительности», что «сила логоса», что «наделение чего-либо воспринимаемой достоверностью по факту присвоения этому чему-то имени» — всё это не что иное, как то самое доверие знаку.

Отдельное внимание я обратила на третью главу этого учебника — «Языковую прагматику ритуала», а именно на симпатическую связь между артикулируемыми знаками и реально происходящими событиями. Живите теперь с этим.

Ингрессия

Когда мы только переехали в Финляндию, нам нужно было открыть счет в банке. Разговор, предшествовавший открытию счета, был довольно длительным, и больше всего мне запомнилось, как клерк вдыхала в себя воздух на некоторых слогах. Что за интересная особенность речи или состояние здоровья, подумала я тогда.

Позже я стала замечать это явление и у других финнов и поняла, что это вовсе не индивидуальная особенность той банковской сотрудницы, а вполне себе явление в финском языке, а именно ингрессия [1]. Собственно, последняя и заключается в том, что звуки произносятся не на выдохе, а, наоборот, на вдохе. Носителям русского языка представить себе такое, пожалуй, довольно сложно, пусть мы и, разумеется, можем так говорить.

Разъяснение ингрессии можно посмотреть здесь [2]. Также разъясняющий ролик имеется у археолога и лингвиста-любителя [3]. Одна финскоязычная блогерша кратко демонстрирует ингрессию именно по-фински [4]. Правда, в конце она говорит, что это финская странность, что, конечно же, не так, ибо ингрессия присутствует во многих языках — далеко не только в финском.

Я сама ингрессирую во время своего речепорождения на финском довольно редко — скорее просто с непривычки, ибо артикулировать с ингрессией я в состоянии. А вспомнила я про это явление потому, что сегодня впервые за четыре с лишним года проживания в Финляндии встретила человека, для которого финский не является родным и который при этом говорит с ингрессией — это была албанка из Косово, тринадцать лет живущая в Финляндии.

Не будете прорабатывать лингвистическую травму от гендерных языковых практик — отключим газ,
или о небинарной морфемике патриархального языка и веганской этичной горизонтальной квир-френдли сейф-спейс парадигме существительных

Давеча заметила новый для себя символ в обозначении представителей той или иной профессии во множественном числе, которым пользуются обитатели соевых плантаций и им сочувствующие. Некоторые из вас точно видели „редактор_ок“ и "дизайнер:ок" — вчера я с широко распахнутыми глазами лицезрела „специалист*ок“.

Любопытно, что в русском языке я мало наблюдала (или почти не видела) вариант с внутренним маюскулом (Binnenmajuskel*), который был распространен в немецком языке по крайней мере еще в нулевых: SpezialistInnen. Начало морфемы, а именно суффикса женскости, пишется с большой буквы — это и есть внутренний маюскул. По-русски это выглядело бы так: специалистКи.

Употребление привычного нам варианта „специалисты“ в отношении неограниченного круга лиц вне зависимости от их пола — это, как считают приверженцы теории пересечения (они же интерсекционалы), приверженцы гендерной лингвистики и идеалисты другого толка, есть угнетение женщин в том плане, что их меньше видно. Видимость, видите ли, низкая, как и проявленность оных в языке. Но ежели добавить суффикс женскости и какой-нибудь символ, который будет означать, что речь идет не только о женщинах (в варианте „специалистки“), но об обоих полах („специалист_ки“, „специалист:ки“, „специалист*ки“), то вот тогда заживем. Я уже как-то высказывалась отдельно, что такой абсолютный сепироуорфизм, полагающий аксиомой то, что язык влияет на или определяет сознание, среди в том числе лингвистов (что не может меня не печалить) есть чистой воды ненаучный, недиалектический и в целом мракобесный подход. (К слову, утверждала я это еще несколько лет назад, будучи более центристской и либеральной, чем я есть сейчас; за что, кстати, успела получить на орехи от либеральной коллеги.)

Вопросы к гендерной лингвистике и апостолам ея прозападным исследователям, которые меня в связи с этим интересуют — пока полушуточно, но как знать:

1. Ограничен ли чем-нибудь набор символов для этого морфемного расчленения или его размер потенциально бесконечен?

2. Есть ли какая-нибудь зависимость между количеством гендеров и количеством этих символов?

3. Ну хорошо, допустим, сейчас с помощью насаждения суффиксов женскости и новой орфографии мы повысим видимость и проявленность женщин, отчего те станут менее угнетаемыми. А как быть с тем, что данная орфография и морфемика бинарны? Как небинарным-то людям проявляться в морфемике? Как будет выглядеть веганская этичная горизонтальная квир-френдли сейф-спейс парадигма существительных? А парадигма прилагательных и артиклей в тех языках, где и во множественном числе представлена (ой, простите, оговорилась, правильно будет так: видима и проявлена) категория рода (например, в чешском [1])?

Чем больше гендеров, чем шире этот квир-спектр, тем больше граммем будем встраивать в парадигму этого косного, патриархального языка, повышая количество граммем до потенциально бесконечного числа? Появится новая грамматическая категория, а именно категория гендера (не путать с существующей категорией рода)? Языки начнут массово приобретать всё больше агглютинации, грамматическая категория гендера начнет проявляться в спряжении глаголов, в склонении именных групп — объектов, — так что языки начнут походить на какой-нибудь баскский [2]? Оно, конечно, я малость разошлась в полете своей мысли (и вообще всегда хотела хоть чуточку прикоснуться к баскскому языку), но как знать, авось еще и застану зарождение новой грамматической категории в этом дивном новом мире.

В „научно-консенсусных“ профессиональных трудах по гендерной лингвистике еще в 2010 году на совершенно серьезных щах рассуждали о теории вежливости, о том, что небинарные гендерящие практики представляют собой опасность для индивидов и социальных групп и наносят им лингвистическую травму. Нисколько не преувеличиваю с „лингвистической травмой“, причаститесь этих тайн сами [3]: „The final chapter is more theoretical in nature. Using findings from the preceding chatpers as a starting point, it sets out to view gendering practices in the light of politeness theory, i.e. as a face-threatening acts or as acts that potentially clash with the self-image of a person or a social group. In a final step, this discussion is related to the poststructuralist discussion of linguistic wounding“.

Вот провалиться мне сквозь землю, если спустя несколько лет индустрия по пестованию (ой, простите, горизонтальной фасилитации) квир-френдли терапевт_ок не начнет получать десятину от людей, которым требуется составить терапевтический план на N+1 сессию для прорабатывания лингвистической травмы, полученной ими в детстве от родителей. Если только такого уже не происходит.

Шутки шутками, но для поста я хотела было проверить гендерно верное написание слова, которого узус мне никогда не предъявлял, но которое вполне выводится моим языковым чутьем немецкого, а именно слово Gendertherapeut (гендерный терапевт). В Google Trends [4] и корпусах DWDS [5] этого слова еще нет, однако просто в гуглопоиске оно уже находится [6]. Некоторые немецкоязычные товарищи уже умудряются устраивать метаспоры на тему того, что, говоря о языковых гендерных практиках (тех, которые хорошие, — важно не перепутать их с плохими, наносящими лингвистическую травму), неправославно использовать Denglisch в лице глагола gendern — надлежит пользоваться глаголом geschlechtern [7], в котором немецкий корень.

Вообще я не планировала так растекаться мыслию по древу — оно само получилось, я вошла в раж, покорнейше извините. Зато смотрите, какой прекрасный образец наукообразного и не менее наукоемкого продукта я нашла — гендерный словарь авторства некоей швейцарской лингвистической коммерческой компании по названию Genderator [8]. Если взглянуть на конфетную обертку, то словарь весьма симпатично сделан, выглядит прилично. Если конфетку развернуть, то мы предстанем перед бездной того, что называется Geschlecht berücksichtigende (»gendergerechte«) Bezeichnungen (перевод: „обозначения, учитывающие пол (гендерно верные)“). Словарь дает массу моветон- и бонтон-примеров: так не говори, а сяк — говори. Переведу пару противопоставленных примеров. Моветон: „На рынке IT-труда не хватает специалистов по безопасности“ („Auf dem IT-Arbeitsmarkt mangelt es an Sicherheits-Spezialisten“). Бонтон: „На рынке IT-труда не хватает квалифицированной рабочей силы, специализирующейся на безопасности“ („Auf dem IT-Arbeitsmarkt mangelt es an Fachkräften, die sich auf Sicherheit spezialiert haben“).

Иными словами, интерсекционалы уже диктуют нам, как правильно говорить, или как следует орудовать саперной лопаткой на минном поле инфантильных обидок, чтобы не дай бог не оскорбить чувства очередной снежинки и не нанести ей лингвистическую травму.

***

В далеком 2009 году я, будучи студенткой-третьекурсницей филфака СПбГУ, слушала факультативный спецкурс Наталии Анатольевны Слюсарь по психолингвистике предложения. Спецкурс был очень хорош, сугубо по делу, и Наталия Анатольевна дала мне многое. Я не помню, чтобы мы поднимали там вопросы гендера, но именно после него я вдохновилась на чтение литературы по вопросу гендерной лингвистики. Будучи курсисткой сколь алкающей знаний, столь же и ответственной, я честно, внимательно прочла чью-то англоязычную монографию, вникая в примеры и пытаясь уловить ее лейтмотив. Закончив читать, я подумала: „Что это, черт подери, было? Что за ненаучные сопли, размазанные по тарелке?“

Спустя четырнадцать лет я, вероятно, рационализируя, прихожу к выводу: слава богу, что я ответственно готовилась к экзамену по теории языкознания на первом курсе, для чего прочитала неоднократно мною рекомендованный учебник Маслова по введению в языкознание. По всей видимости, сама того не осознавая, благодаря этому учебнику, курсу по теории языкознания и вообще всей постсоветской филологической школе я получила в семнадцать лет тот диалектический фундамент, встать на который у гендерной лингвистики спустя два-три года уже не было совершенно никаких шансов. Даже несмотря на то, что либерализм студенческого сообщества по крайней мере тех времен усердно капал на мозг курсистов, и мой в том числе.

*Majuskel — заимствование из латинского языка, означает „немногим бОльшее“.

Как учить иностранный язык?

Ответ вкратце: так, как вам нравится.

Более длинный ответ: мне бы хотелось затронуть тему интуитивного, что ли, изучения иностранных языков. В различных популярных материалах, посвященных теме изучения языков, нередко путают даже такие базовые понятия, как метод и техника, низводя весь процесс изучения до одной-единственной техники (мол, просто смотрите сериалы или просто читайте книжки по методу Франка). Я бы посоветовала никого не слушать и, как сейчас модно выражаться, прислушаться к себе.

Главное, что телега должна поехать. Для этого достаточно прийти в библиотеку, магазин или торренты, полистать разные учебники и выбрать тот, который вам больше всего понравился, — это, разумеется, в том случае, когда есть из чего выбирать, ибо бывают такие языки, для которых учебник хорошо если в принципе существует. По ходу дела уже разберетесь, нравится вам этот учебник или нет и нужно ли его менять на какой-то другой.

Когда я начинала преподавать — во второй половине нулевых, — в лингводидактике было модно следовать строго коммуникативному методу, да еще и с преподаванием целевого языка собственно на целевом языке с самого начала. Несмотря на устные заявления, следовали этому правилу немногие, в то время как у меня получалось иметь на занятиях долю немецкого, близкую к единице.

Однако меня не покидали мысли о том, что по крайней мере отдельные техники грамматика-переводного метода тоже могут быть полезны. Сейчас же я полагаю, что, раз коммуникация в моей картине мира не является главной целью языка (уж по крайней мере не является единственной), то и строго коммуникативный метод неоптимален. В конце концов, взрослая особь человека разумного наделена абстрактным мышлением — так почему бы им не воспользоваться? А именно зачем отказываться от изучения грамматики?

Поэтому когда я сама взялась изучать финский язык в возрасте тридцати лет, я решила плыть по течению и учить язык так, как мне самой желается. В частности, поначалу я выписывала практически все предложения в тех текстах, что мне встречались, и делала синтаксический разбор оных, ведь приобретение языка — это не только приобретение лексики, но еще и приобретение грамматики, включая синтаксис, которому в известных мне учебниках по немецкому уделяется не так много внимания (в учебниках по финскому тоже не особо).

Я обожаю дриллы — однотипные задания на тренировку того или иного феномена — и терпеть не могу так называемые задания творческие в духе „напишите другу открытку из отпуска“. Правда, тут стоит понимать, что я всё-таки живу в стране изучаемого языка, поэтому мне сама жизнь регулярно — ежедневно — подкидывает подобные задания, от которых я не отказываюсь в виде того, что не прошу общаться со мной по-английски.

В общем, мало-помалу мой колобок докатился до экзамена по финскому языку на уровни B1-B2. На этой неделе мне пришел результат экзамена, где я получила оценки, соответствующие уровню B2 по всем четырем аспектам: чтение, аудирование, письмо, говорение. Сама я оцениваю у себя письмо и говорение скорее на B1.

Но всё же это значимая ачивка, которая среди моих палестин подтверждает право на существование моего хаотичного подхода к изучению языка: и с таким подходом к изучению можно сдать экзамен и как-то существовать в обществе.

К каким упражнениям душа лежит, те и надо делать. Всех советчиков — в сад. Dixi.

Презервативная

На одной олимпиад по русскому языку, в которой я участвовала в бытность свою школьницей, было такое задание: напишите как можно больше слов женского рода, оканчивающихся на -ая и обозначающих некое функциональное помещение, — что-то типа "прачечной" и "булочной". Я выдавила из себя несколько нормальных слов, перешла к другим заданиям, сделала всё, что могла, и вернулась к этому. Делать было нечего — ну хоть повеселиться. Я исходила из тех соображений, что за моего выпущенного на волю трикстера мне не будут снижать баллы, и принялась беззастенчиво выдумывать слова и обрезать понятия: помню, что написала "надвратную" (просто "надвратной", насколько я знаю, не существует — есть только "надвратная церковь").

Но вот до "презервативной" я не додумалась — а она возьми и появись в Москве. Занятно!