vk.com/club222537031 Количество участников: 54216
Название группы
Соседка
Описание
Досуг с удовольствием - чтение для души. Только самое свежее и интересное!
Тип сообщества
Группа
Тип деятельности
Литература
Записи сообщества:
Соседка 10 апр. в 12:18
- Макс, подари моей дочке пять тысяч на день рождение!
- Мам, дай денег.
- А что на этот раз?
- Как это что? У меня послезавтра день рождения.
- Ну я же дала тебе пять тысяч.
- Да, и я купила себе подарок – модную сумочку. Ты же на подарок дала деньги, правильно? Я девчонок пригласила на день рождения, хочу накрыть красивый стол.
- А сколько надо?
- Ну я так прикинула – еще хотя бы тысяч пять. Как минимум.
- Но у меня получка только в понедельник. У тебя в долг попросить, что ли, не у кого?
- У кого? Я работаю всего чуть больше двух месяцев, мне еще никто не даст. Возьми ты в долг ты у кого-нибудь. Да хоть у Максима, он тебе не откажет. И не в долг это будет, а так – с семейного бюджета. Скажи, чтобы он мне сделал такой подарок.
- Ладно, скажу, когда он с работы придет.
Люба с Максимом не были расписаны, а жили вместе всего год на его территории. Еще тогда дочь Катя была студенткой на последнем курсе колледжа, училась на повара. Люба сразу сказала, Максиму, что особых проблем не будет:
- Я оставлю дочь в своей квартире, и буду платить по коммунальным счетам и давать ей деньги на проживание. Не переживай, это тебе стоить ничего не будет – со своей зарплаты буду отстегивать. Ну а что – она девочка взрослая, самостоятельная, тебе не придется ее растить и воспитывать.
Ну а что – разумно, тем более, когда дочь еще студентка. Правда Максим иногда ворчал: самостоятельность – это когда можешь сам себя содержать, студенты тоже подрабатывают, ничего в этом страшного нет.
- Люб, вот у меня тоже дочь, - сказал однажды Максим. – Когда она была студенткой, то с удовольствием подрабатывала в свободное время, это ей даже нравилось – быть независимой от нас с мамой, с которой мы были уже в разводе. Вышла замуж, родила сынишку и никогда у нас копейки не попросила – даже на внука. Как-то они с мужем все сами-сами.
- Максим, но я же сразу тебе сказала, какие у меня условия. Мне жаль мою дочь, я буду платить. Так что не надо ворчать.
Ну что ж, так и жили много месяцев по условиям. Задумывались о росписи, но как-то все откладывали на потом. Катя иногда капризничала – хотела денег на лишние, ненужные расходы. Люба ей потакала – ну хочет молодая девушка чего-то особенного, что в этом такого? Максим вздыхал, разводил руками и молчал. Это не его дело, на свои деньги он может себе позволить прокормить себя и жену, даже если в семейный бюджет она почти ничего не вкладывает.
После колледжа Катя устроилась в школьную столовую – с чего-то надо начинать. Первый месяц – понятно, нужно раскрутиться, мама помогала. Первая получка ушла неизвестно на что – Катя не объясняла маме, на какие-то личные расходы. Вторая – на покупку одежды на осень. И вот – скоро день рождения, а с деньгами туго. Мамина пятерка ушла на подарок (модная сумочка), а тут возникла идея с приглашением гостей. Что ж, хорошая идея. Максим пришел домой.
- Макс, подари моей дочке пять тысяч на день рождения.
Максим усмехнулся, но ничего не ответил. Просьбу пришлось повторить.
- Люба, ты же давала ей деньги на подарок.
- Она себе купила сумку, а теперь хочет накрыть стол для подруг.
- То есть ей уже не нужен подарок, а деньги для празднования, я так понимаю? Для того чтобы приглашать гостей надо иметь свои средства, а не рассчитывать на других. У нее недавно была получка, куда она ее дела? Ни копейки даже на коммунальные счета не потратила!
Люба изумленно на него смотрела.
- Ты что – жадничаешь? Тебе жаль на мою дочь пять тысяч? Она же на подарок просит!
- Нет, но это дело принципа. Я молчал, когда она была студенткой и ты ей отдавала почти весь заработок, но работать третий месяц и тянуть деньги с матери – это уже слишком. Научи ты уже ее самостоятельности, я даже своему внуку не помогаю, и не потому что не даю, а потому что не берут! Зять отнекивается – подарки сыну приму, а деньги не возьму! Вот что я считаю самостоятельностью.
- Не верю своим ушам! Ты впервые проявил себя – какой ты мелочный.
- Я не мелочный! Я на тебя когда-нибудь деньги жалел?
- Но ты взял меня с ребенком!
- А вот это неправда! – Максим даже засмеялся. – Я не брал тебя с ребенком. Катя – не ребенок. Если бы я взял женщину с ребенком, то заранее сто раз бы подумал – возьму ли я на себя такую ответственность? С самого начала ты твердо обозначила условия: проживаем вместе, но Катя ничего не будет мне стоить, хоть деньги со своей зарплаты ты будешь ей отдавать. Я согласился. Сейчас она работает, зачем же ты ей до сих пор так же отстегиваешь с зарплаты? У нас, вроде, должен быть общий бюджет совместного проживания. И на подарок не требуют деньги, чтобы накрыть стол для гостей. Дело не в пяти тысячах, а в принципе!
- Нет, дело в пяти тысячах.
Максим достал из портмоне пять тысяч и молча положил их на стол перед Любой.
Прошло две недели и Кате опять понадобились деньги, о чем она сообщила матери.
- Люба, у меня нет сейчас, на тебя же потратилась.
- Ну попроси у Максима. Первый раз же проскочило! Понимаешь, мне очень хочется на водительские курсы поступить, вместе с подружкой пойдем. Скажи Максиму – и он даст хотя бы часть, я в этом уверена.
- Но у тебя нет машины.
- Когда-нибудь будет, в кредит возьму, когда одобрят. А пока подружка мне будет свою машину давать, чтобы я навык не потеряла. Мам, ну такой шанс! Попроси у него, а?
- Ладно, попробую.
Этот разговор происходил на кухне по громкой связи. Максим его услышал и только развел руками.
- Давай Кате оплатим эти курсы, Максим! Ну считай, что мы ей подарок на новый год сделаем, тогда она уже наверняка сдаст, я надеюсь.
- А потом какой подарок? Машину сразу или кредиты ее оплачивать будем? Ну да – конечно первый раз прокатило, она накрыла стол и даже тебя не пригласила. Я ничего не имею против твоей дочери – воспитывай как хочешь, траться на нее, но Катю лично я содержать не буду, и ее капризы оплачивать тоже. На этом все.
- Господи, какой же ты мелочный и жадный!
- Можешь не жить с таким мелочным и жадным. Я тебя не держу.
Максим был спокоен даже в то время, когда Люба начала собирать свои вещи. Он больше ей не звонил, да и Люба тоже. «Я тебя не держу» стало последней фразой в их совместной жизни. Каждый посчитал себя правым. Люба живет с дочерью и взяла кредит для Катиной учебы на водительские права. Катя посчитала это разумным.
- Мам, дай денег.
- А что на этот раз?
- Как это что? У меня послезавтра день рождения.
- Ну я же дала тебе пять тысяч.
- Да, и я купила себе подарок – модную сумочку. Ты же на подарок дала деньги, правильно? Я девчонок пригласила на день рождения, хочу накрыть красивый стол.
- А сколько надо?
- Ну я так прикинула – еще хотя бы тысяч пять. Как минимум.
- Но у меня получка только в понедельник. У тебя в долг попросить, что ли, не у кого?
- У кого? Я работаю всего чуть больше двух месяцев, мне еще никто не даст. Возьми ты в долг ты у кого-нибудь. Да хоть у Максима, он тебе не откажет. И не в долг это будет, а так – с семейного бюджета. Скажи, чтобы он мне сделал такой подарок.
- Ладно, скажу, когда он с работы придет.
Люба с Максимом не были расписаны, а жили вместе всего год на его территории. Еще тогда дочь Катя была студенткой на последнем курсе колледжа, училась на повара. Люба сразу сказала, Максиму, что особых проблем не будет:
- Я оставлю дочь в своей квартире, и буду платить по коммунальным счетам и давать ей деньги на проживание. Не переживай, это тебе стоить ничего не будет – со своей зарплаты буду отстегивать. Ну а что – она девочка взрослая, самостоятельная, тебе не придется ее растить и воспитывать.
Ну а что – разумно, тем более, когда дочь еще студентка. Правда Максим иногда ворчал: самостоятельность – это когда можешь сам себя содержать, студенты тоже подрабатывают, ничего в этом страшного нет.
- Люб, вот у меня тоже дочь, - сказал однажды Максим. – Когда она была студенткой, то с удовольствием подрабатывала в свободное время, это ей даже нравилось – быть независимой от нас с мамой, с которой мы были уже в разводе. Вышла замуж, родила сынишку и никогда у нас копейки не попросила – даже на внука. Как-то они с мужем все сами-сами.
- Максим, но я же сразу тебе сказала, какие у меня условия. Мне жаль мою дочь, я буду платить. Так что не надо ворчать.
Ну что ж, так и жили много месяцев по условиям. Задумывались о росписи, но как-то все откладывали на потом. Катя иногда капризничала – хотела денег на лишние, ненужные расходы. Люба ей потакала – ну хочет молодая девушка чего-то особенного, что в этом такого? Максим вздыхал, разводил руками и молчал. Это не его дело, на свои деньги он может себе позволить прокормить себя и жену, даже если в семейный бюджет она почти ничего не вкладывает.
После колледжа Катя устроилась в школьную столовую – с чего-то надо начинать. Первый месяц – понятно, нужно раскрутиться, мама помогала. Первая получка ушла неизвестно на что – Катя не объясняла маме, на какие-то личные расходы. Вторая – на покупку одежды на осень. И вот – скоро день рождения, а с деньгами туго. Мамина пятерка ушла на подарок (модная сумочка), а тут возникла идея с приглашением гостей. Что ж, хорошая идея. Максим пришел домой.
- Макс, подари моей дочке пять тысяч на день рождения.
Максим усмехнулся, но ничего не ответил. Просьбу пришлось повторить.
- Люба, ты же давала ей деньги на подарок.
- Она себе купила сумку, а теперь хочет накрыть стол для подруг.
- То есть ей уже не нужен подарок, а деньги для празднования, я так понимаю? Для того чтобы приглашать гостей надо иметь свои средства, а не рассчитывать на других. У нее недавно была получка, куда она ее дела? Ни копейки даже на коммунальные счета не потратила!
Люба изумленно на него смотрела.
- Ты что – жадничаешь? Тебе жаль на мою дочь пять тысяч? Она же на подарок просит!
- Нет, но это дело принципа. Я молчал, когда она была студенткой и ты ей отдавала почти весь заработок, но работать третий месяц и тянуть деньги с матери – это уже слишком. Научи ты уже ее самостоятельности, я даже своему внуку не помогаю, и не потому что не даю, а потому что не берут! Зять отнекивается – подарки сыну приму, а деньги не возьму! Вот что я считаю самостоятельностью.
- Не верю своим ушам! Ты впервые проявил себя – какой ты мелочный.
- Я не мелочный! Я на тебя когда-нибудь деньги жалел?
- Но ты взял меня с ребенком!
- А вот это неправда! – Максим даже засмеялся. – Я не брал тебя с ребенком. Катя – не ребенок. Если бы я взял женщину с ребенком, то заранее сто раз бы подумал – возьму ли я на себя такую ответственность? С самого начала ты твердо обозначила условия: проживаем вместе, но Катя ничего не будет мне стоить, хоть деньги со своей зарплаты ты будешь ей отдавать. Я согласился. Сейчас она работает, зачем же ты ей до сих пор так же отстегиваешь с зарплаты? У нас, вроде, должен быть общий бюджет совместного проживания. И на подарок не требуют деньги, чтобы накрыть стол для гостей. Дело не в пяти тысячах, а в принципе!
- Нет, дело в пяти тысячах.
Максим достал из портмоне пять тысяч и молча положил их на стол перед Любой.
Прошло две недели и Кате опять понадобились деньги, о чем она сообщила матери.
- Люба, у меня нет сейчас, на тебя же потратилась.
- Ну попроси у Максима. Первый раз же проскочило! Понимаешь, мне очень хочется на водительские курсы поступить, вместе с подружкой пойдем. Скажи Максиму – и он даст хотя бы часть, я в этом уверена.
- Но у тебя нет машины.
- Когда-нибудь будет, в кредит возьму, когда одобрят. А пока подружка мне будет свою машину давать, чтобы я навык не потеряла. Мам, ну такой шанс! Попроси у него, а?
- Ладно, попробую.
Этот разговор происходил на кухне по громкой связи. Максим его услышал и только развел руками.
- Давай Кате оплатим эти курсы, Максим! Ну считай, что мы ей подарок на новый год сделаем, тогда она уже наверняка сдаст, я надеюсь.
- А потом какой подарок? Машину сразу или кредиты ее оплачивать будем? Ну да – конечно первый раз прокатило, она накрыла стол и даже тебя не пригласила. Я ничего не имею против твоей дочери – воспитывай как хочешь, траться на нее, но Катю лично я содержать не буду, и ее капризы оплачивать тоже. На этом все.
- Господи, какой же ты мелочный и жадный!
- Можешь не жить с таким мелочным и жадным. Я тебя не держу.
Максим был спокоен даже в то время, когда Люба начала собирать свои вещи. Он больше ей не звонил, да и Люба тоже. «Я тебя не держу» стало последней фразой в их совместной жизни. Каждый посчитал себя правым. Люба живет с дочерью и взяла кредит для Катиной учебы на водительские права. Катя посчитала это разумным.
Соседка сегодня в 11:16
СТИМУЛ
Андрей Витальевич, миленький, пожалуйста! Умоляю вас! Помогите! – женщина бросилась в ноги к облаченному в белый халат высокому мужчине и разрыдалась.
Там, за россыпью обветшалых кабинетов, в пропитанном запахом лекарств приемном покое поселковой больницы ,умирал ее ребенок.
- Да поймите же вы, я не могу! Не могу! Потому сюда и уехал! Я два года не оперировал! Рука и условия…
- Заклинаю вас! Пожалуйста! - женщина продолжала настойчиво тянуть отказывающегося идти за ней врача.
Он обязан согласиться. Обязан попробовать. Потому что в противном случае…
Еще несколько метров. Деревянная, выкрашенная белой краской дверь. И вот он - ее Мишка. Родной. Единственный. Опутанный проводами, с закрывающей блеклые веснушки на лице кислородной маской. Дышит. Все еще дышит. И сочащаяся из-под повязки на голове кровь кажется густой и темной, как прошлогоднее вишневое варенье. И зеленая полоска на большом мониторе вздрагивает в такт рваным вздохам.
Не довезут. Сто километров до города. Вертолет… Но разыгравшийся на улице буран отнял последнюю надежду. А давление падает. И сердце бьётся совсем тихо. Фельдшеры скорой помощи глаза отводят.
- Ковалевский! - хватает за руку суетящаяся подле носилок с бледным ребенком пожилая медсестра, - Андрей Витальевич!
И достает из кармана старую газету с высоким мужчиной в белом халате на фотографии, которого, словно снегири рябину, облепили улыбающиеся дети. И за слезами путаются строчки про аварию. И поврежденную руку. И неудачную операцию. Но светило нейрохирургии! Врач от бога! В их глуши…Господи, пожалуйста! Только бы согласился!
- Я не могу взять на себя такую ответственность! Да поймите же вы! - он сопротивляется изо всех сил, - Последняя операция… запястье… Я не справился! Я больше не оперирую! Я не могу!
А мальчишка на каталке все бледнее. И кровь как варенье. И столпившиеся в проеме двери притихшие коллеги, с которыми за год так и не смог сродниться. И рыдающая мать. И время. Против них всех время. И собака…
- Собака?!
- Откуда здесь собака?
Но в ответ только скулеж. Лабрадор. Черный. К каталке рвется. Когти скребут пол, кто-то тянет за ошейник. А он рвется. И с мальчика Мишки глаз не сводит. И уже не скулит. Хрипит. Но все равно рвется…
- Это Верный, Мишкин - плачет женщина и забывает, как дышать, когда в опустившуюся на приемный покой гнетущую тишину камнем падают слова врача:
- Готовьте операционную.
Он на минуту зажмуривается и в памяти всплывает другая собака, Найда - Надежда. И отец еще живой. И Андрей Витальевич просто Андрюша. В седьмом классе, кажется, учится. И дорога в Новый год скользкая. И разбитая машина в снегу, как упавший с елки стеклянный шар. Мама плачет. И врач глаза отводит. Операция сложная, а у него опыта нет. И до центра далеко…
И Найда у могилы не скулит больше. Хрипит только. И не ест уже шестой день. Смотрит. А потом и ее не стало. Ушла за хозяином. Сгорела.
- Я нейрохирургом буду, мам. Я Найде обещал, - шепчет у земляного холма растрепанный мальчишка, - Самым лучшим. Веришь?
Как он мог забыть? Почему?
* * *
Лампы в операционной, как солнце. Сталью блестят инструменты. И запястье опять разнылось. Терпит. «Собаку что ли завести?» - глупости какие в голову лезут, надо же! А пальцы почти деревянные. Ничего, справится. Плохая травма. Сложная. Давление падает, отека бы избежать…Ткани мягкие задеты. Кость височную по кусочкам собрать надо. Сосуды…
И на вертолете бы не успели. У ассистентов местных глаза блестят. Для них такая операция - чудо. А для него? Сколько он таких провел? Почему после одной неудачи сдался? В глушь эту уехал. Связи оборвал. А рука ноет. И Найда в углу мерещится. Смотрит тоскливо. А может, лабрадор этот черный, за мальчишкой своим собрался… Верный.
Зажим держать сложно. Скобы. Пальцы почти свело. Ничего, немного осталось. Дыши, Мишка, дыши главное. Не надо сдаваться. Мы тебя не отпустим.
Время. Теперь оно на Мишкиной стороне. Вертолет шумит, кажется? Долетел все-таки…
* * *
- Андрей Витальевич, там вас спрашивают, - заглянула в кабинет дежурная медсестра и, не сумев сдержаться, широко улыбнулась.
Все они улыбаются. Как же, сам Ковалевский вернулся. В каждом отделении только и разговоров, что об этом. Детишек тяжелых со всех городов везут. Теперь не страшно. У Ковалевского руки «золотые». И смех детский по коридорам нейрохирургии опять звучит. Выздоравливают маленькие пациенты. И родители, вон, как привязанные за ним ходят…
- Пять минут. Макара только зайду проверю.
До палаты шестилетнего Макара от ординаторской рукой подать.
Смешной мальчишка. Рыжий. Дядь Андреем его зовет. На экскурсию неделю назад в Москву приехал. Со второго этажа упал. Засмотрелся. Прям как Мишка из поселка. Голову Андрей Витальевич ему по кускам, бедовому, собирал. Восемь часов операция шла. Справился. И рука почти не ноет. От смеха детского, что ли, излечилась…
Хорошо все же, что он вернулся. Правильно. Раньше надо было, да видно стимула подходящего не было. Забыл многое, запамятовал. А жизнь вон она как – напомнила. Собаку вот только так и не завел. Все некогда. Интересно, как там лабрадор с Мишкой поживают. Часто что-то он их вспоминает.
- Андрей Витальевич, миленький!
Вот те раз, не успел дверь на улицу открыть. Легки на помине!
- Ну, здравствуйте, Мишка, Наталья, - улыбается, - И тебе привет, Верный.
А рука уже к черному загривку тянется. И нос мокрый в ладонь тычется. И глаза коричные как-то уж очень внимательно смотрят.
- Вы какими судьбами здесь? С Мишкой что? Обследоваться приехали?
- Хорошо все с Мишкой, - частит Наталья, - хорошо! Мы по другому поводу!
Андрей Витальевич только сейчас замечает, какая улыбка у нее светлая. Пальто вот только странно топорщится. Да глаза подозрительно блестят. А спросить неловко. Верный вокруг кружится, с мысли сбивает.
- Вот!
Подросший Мишка первым молчания не выдерживает. И к матери за пазуху лезет. И протягивает растерявшемуся Андрею Витальевичу что-то черное. Поскуливающее и неприлично лопоухое.
- Ааа…? - совсем говорить разучился, ругает себя Андрей Витальевич мысленно, поднося к лицу неожиданный подарок.
- Не сердитесь только, - тараторит мальчишка Мишка, - его Верный нашел. Мама разрешила оставить. А вчера, по телевизору, интервью ваше было. Так Верный его за шкирку к телевизору подтащил, как голос ваш услышал. Ну, мы и подумали с мамой, что…
- Правильно подумали. Давно надо было, - Андрей Витальевич подмигнул черному лабрадору, - Стимулом назову. Тимкой - ласково...
Автор Флора Снегова
Андрей Витальевич, миленький, пожалуйста! Умоляю вас! Помогите! – женщина бросилась в ноги к облаченному в белый халат высокому мужчине и разрыдалась.
Там, за россыпью обветшалых кабинетов, в пропитанном запахом лекарств приемном покое поселковой больницы ,умирал ее ребенок.
- Да поймите же вы, я не могу! Не могу! Потому сюда и уехал! Я два года не оперировал! Рука и условия…
- Заклинаю вас! Пожалуйста! - женщина продолжала настойчиво тянуть отказывающегося идти за ней врача.
Он обязан согласиться. Обязан попробовать. Потому что в противном случае…
Еще несколько метров. Деревянная, выкрашенная белой краской дверь. И вот он - ее Мишка. Родной. Единственный. Опутанный проводами, с закрывающей блеклые веснушки на лице кислородной маской. Дышит. Все еще дышит. И сочащаяся из-под повязки на голове кровь кажется густой и темной, как прошлогоднее вишневое варенье. И зеленая полоска на большом мониторе вздрагивает в такт рваным вздохам.
Не довезут. Сто километров до города. Вертолет… Но разыгравшийся на улице буран отнял последнюю надежду. А давление падает. И сердце бьётся совсем тихо. Фельдшеры скорой помощи глаза отводят.
- Ковалевский! - хватает за руку суетящаяся подле носилок с бледным ребенком пожилая медсестра, - Андрей Витальевич!
И достает из кармана старую газету с высоким мужчиной в белом халате на фотографии, которого, словно снегири рябину, облепили улыбающиеся дети. И за слезами путаются строчки про аварию. И поврежденную руку. И неудачную операцию. Но светило нейрохирургии! Врач от бога! В их глуши…Господи, пожалуйста! Только бы согласился!
- Я не могу взять на себя такую ответственность! Да поймите же вы! - он сопротивляется изо всех сил, - Последняя операция… запястье… Я не справился! Я больше не оперирую! Я не могу!
А мальчишка на каталке все бледнее. И кровь как варенье. И столпившиеся в проеме двери притихшие коллеги, с которыми за год так и не смог сродниться. И рыдающая мать. И время. Против них всех время. И собака…
- Собака?!
- Откуда здесь собака?
Но в ответ только скулеж. Лабрадор. Черный. К каталке рвется. Когти скребут пол, кто-то тянет за ошейник. А он рвется. И с мальчика Мишки глаз не сводит. И уже не скулит. Хрипит. Но все равно рвется…
- Это Верный, Мишкин - плачет женщина и забывает, как дышать, когда в опустившуюся на приемный покой гнетущую тишину камнем падают слова врача:
- Готовьте операционную.
Он на минуту зажмуривается и в памяти всплывает другая собака, Найда - Надежда. И отец еще живой. И Андрей Витальевич просто Андрюша. В седьмом классе, кажется, учится. И дорога в Новый год скользкая. И разбитая машина в снегу, как упавший с елки стеклянный шар. Мама плачет. И врач глаза отводит. Операция сложная, а у него опыта нет. И до центра далеко…
И Найда у могилы не скулит больше. Хрипит только. И не ест уже шестой день. Смотрит. А потом и ее не стало. Ушла за хозяином. Сгорела.
- Я нейрохирургом буду, мам. Я Найде обещал, - шепчет у земляного холма растрепанный мальчишка, - Самым лучшим. Веришь?
Как он мог забыть? Почему?
* * *
Лампы в операционной, как солнце. Сталью блестят инструменты. И запястье опять разнылось. Терпит. «Собаку что ли завести?» - глупости какие в голову лезут, надо же! А пальцы почти деревянные. Ничего, справится. Плохая травма. Сложная. Давление падает, отека бы избежать…Ткани мягкие задеты. Кость височную по кусочкам собрать надо. Сосуды…
И на вертолете бы не успели. У ассистентов местных глаза блестят. Для них такая операция - чудо. А для него? Сколько он таких провел? Почему после одной неудачи сдался? В глушь эту уехал. Связи оборвал. А рука ноет. И Найда в углу мерещится. Смотрит тоскливо. А может, лабрадор этот черный, за мальчишкой своим собрался… Верный.
Зажим держать сложно. Скобы. Пальцы почти свело. Ничего, немного осталось. Дыши, Мишка, дыши главное. Не надо сдаваться. Мы тебя не отпустим.
Время. Теперь оно на Мишкиной стороне. Вертолет шумит, кажется? Долетел все-таки…
* * *
- Андрей Витальевич, там вас спрашивают, - заглянула в кабинет дежурная медсестра и, не сумев сдержаться, широко улыбнулась.
Все они улыбаются. Как же, сам Ковалевский вернулся. В каждом отделении только и разговоров, что об этом. Детишек тяжелых со всех городов везут. Теперь не страшно. У Ковалевского руки «золотые». И смех детский по коридорам нейрохирургии опять звучит. Выздоравливают маленькие пациенты. И родители, вон, как привязанные за ним ходят…
- Пять минут. Макара только зайду проверю.
До палаты шестилетнего Макара от ординаторской рукой подать.
Смешной мальчишка. Рыжий. Дядь Андреем его зовет. На экскурсию неделю назад в Москву приехал. Со второго этажа упал. Засмотрелся. Прям как Мишка из поселка. Голову Андрей Витальевич ему по кускам, бедовому, собирал. Восемь часов операция шла. Справился. И рука почти не ноет. От смеха детского, что ли, излечилась…
Хорошо все же, что он вернулся. Правильно. Раньше надо было, да видно стимула подходящего не было. Забыл многое, запамятовал. А жизнь вон она как – напомнила. Собаку вот только так и не завел. Все некогда. Интересно, как там лабрадор с Мишкой поживают. Часто что-то он их вспоминает.
- Андрей Витальевич, миленький!
Вот те раз, не успел дверь на улицу открыть. Легки на помине!
- Ну, здравствуйте, Мишка, Наталья, - улыбается, - И тебе привет, Верный.
А рука уже к черному загривку тянется. И нос мокрый в ладонь тычется. И глаза коричные как-то уж очень внимательно смотрят.
- Вы какими судьбами здесь? С Мишкой что? Обследоваться приехали?
- Хорошо все с Мишкой, - частит Наталья, - хорошо! Мы по другому поводу!
Андрей Витальевич только сейчас замечает, какая улыбка у нее светлая. Пальто вот только странно топорщится. Да глаза подозрительно блестят. А спросить неловко. Верный вокруг кружится, с мысли сбивает.
- Вот!
Подросший Мишка первым молчания не выдерживает. И к матери за пазуху лезет. И протягивает растерявшемуся Андрею Витальевичу что-то черное. Поскуливающее и неприлично лопоухое.
- Ааа…? - совсем говорить разучился, ругает себя Андрей Витальевич мысленно, поднося к лицу неожиданный подарок.
- Не сердитесь только, - тараторит мальчишка Мишка, - его Верный нашел. Мама разрешила оставить. А вчера, по телевизору, интервью ваше было. Так Верный его за шкирку к телевизору подтащил, как голос ваш услышал. Ну, мы и подумали с мамой, что…
- Правильно подумали. Давно надо было, - Андрей Витальевич подмигнул черному лабрадору, - Стимулом назову. Тимкой - ласково...
Автор Флора Снегова
Соседка сегодня в 06:38
В контору «Муженёк на час» пришёл новый мастер. Мужики его сразу невзлюбили: скрытный какой-то, необщительный, не хочет делиться информацией о том, сколько раньше зарабатывал. Представился Пашей и на собеседовании вместо того, чтобы рассказать о себе, одной крестовой отвёрткой починил директору кресло, очки, кофемашину и настроил кардиостимулятор. Его приняли без разговоров и даже дали форму по размеру.
Коллеги два часа пытали Пашу отборными анекдотами и соблазняли политическими темами, но он не открывал рта, даже зевал одними ноздрями.
В час дня в офисе зазвонил телефон.
― Мальчики, ― обратилась менеджер к «мужьям», которые «забивали козла» на коробке от кулера и сплетничали о новеньком «муженьке», ― там Подлюгина звонит ― просит посмотреть розетку.
Повисла могильная тишина. Подлюгина была легендой. С ней успели поработать все конторы города, даже химзавод. Женщина была способна кричать абсолютно на любых частотах. Если бы горбатые киты умели прикручивать карнизы и вешать гардины, она бы и им доходчиво объяснила, какие они на самом деле рукожопы и лентяи. Ходили слухи, что один таксист, который вёз её всего два километра, настолько упал духом и тронулся рассудком, что сдал права назад в ГАИ и попросил отдать ему взятку, с помощью которой он их купил.
― А давайте новенького отправим? ― предложил один из «мужей» по имени Антон, ― пусть молчун пройдёт боевое крещение.
Идея была поддержана. Паша бесшумно появился из единственной тени, которую отбрасывал чайник, чем сильно напугал всех присутствующих, и взял у менеджера адрес.
***
― Какого чёрта так рано?! ― облаяла Подлюгина мастера прямо на пороге. ― Я ждала вас в двенадцать, а сейчас — одиннадцать пятьдесят семь!
Паша с абсолютно каменным лицом вытер чужие слюни с лица и, подождав три минуты, ровно в двенадцать молча прошёл в квартиру. Подлюгина представляла из себя чистое зло в домашнем халате. Она была молода и бесполезно красива. Жить с ней отказывались даже примитивные микроорганизмы, потому в квартире у неё всегда было чисто и неуютно.
― Чего молчишь? Воды в рот набрал? Или просто идиот? ― прощупывала она почву для будущих истязаний.
Взгляд Паши был холоден, лицо не отображало ни единой эмоции — хоть сейчас отправляй в Атлантический океан таранить айсберги в отместку за «Титаник».
― Глухонемой, видимо! ― сделала громогласный вывод Подлюгина. ― Нашли кого на такую работу брать. Ладно, пошли! ― она жестом показала Паше направление.
«Посмотреть розетку» на языке Подлюгиной оказалось гораздо бóльшим, чем простая консультация или мелкий ремонт. Женщина была настолько тверда в своём желании пропылесосить трёхкомнатную квартиру с одной кухонной розетки, что вырвала её с корнями до самого электрощитка. По предварительной оценке, ущерб должны были восстанавливать три разные бригады.
― Что стоишь? Чини! ― нервничала женщина. ― Или ты ещё и слепой?!
Паша молча вышел из квартиры и вернулся через пятнадцать минут с тележкой материалов. Подлюгина тем временем уже накатала жалобу размером с «Тихий Дон» и собиралась отправить директору «Муженька».
― Вернулся, халтурщик! ― прошипела она, глядя на то, как спокойный, словно слон на водопое, Паша ставит на пол мешок шпаклёвки.
Начался ремонт. Паша действовал не спеша, шаг за шагом, стараясь всё делать аккуратно. Подлюгина тем временем не находила себе места. Такой шанс улетал в трубу. Она приготовила сорок отборных уничтожающих фраз для Паши, начиная с критики его грязной головы и заканчивая тем, как он мешает шпаклёвку против часовой стрелки. Не в силах держать злобу в себе, женщина заказала на дом доставку еды и, комментируя картошку, заставила курьера сменить религию. Затем она довела до истерики робота в техподдержке Сбербанка и унизила пролетающий в небе самолёт. Но и этого ей было мало. Она хотела уничтожить Пашу — это стало целью всей её жизни.
Пока мастер устанавливал обратно натяжной потолок, Подлюгина выучила по Ютубу весь мат на языке жестов и спешила показать гостю свои успехи.
― Ну как? Ты всё понял? ― женщина смотрела на него с детской надеждой в глазах, закончив свой спектакль 18+ для людей с ограниченными возможностями.
Паша даже не моргнул и продолжил восстанавливать краску на стенах. Ремонт закончился неожиданно.
― Всё, что ли? ― расстроенно спросила Подлюгина, видя, как Паша моет руки.
Это была катастрофа. Получив смету и расписавшись в акте выполненных работ, огорчённая женщина молча вручила деньги.
― Стойте, вы забыли отвёртку! ― окрикнула Подлюгина мастера, когда тот заходил в лифт. Он обернулся и встретился с хозяйкой взглядом.
― Спасибо, ― сказал Паша и, забрав отвертку, уехал, оставив ошарашенную женщину наедине с нереализованной злобой.
***
Когда Паша принёс в офис первые деньги и обошёлся без жалобы со стороны самой скандальной клиентки, ему решили дать ещё один проблемный объект, чтобы убедиться, что это не случайность.
Семейство Достоваловых было вторым по токсичности и количеству уволившихся сотрудников после выполнения работ у них дома. На протяжении вот уже сорока лет супруги раз в месяц устраивали феерический скандал с участием третьих лиц. Фёдор Достовалов был прорабом на пенсии. Когда аргументы в споре между супругами заканчивались, жена звонила «Муженькам на час» и просила, чтобы мастер провёл мелкий ремонт у них дома.
Появление чужих отвёрток и молотков в доме прораба приравнивалось к иноземному вторжению. Фёдор всячески пытался вмешиваться в процесс: доставал свой фамильный уровень, проверял теодолитом вертикальность устанавливаемых шкафов, рисовал проект, по которому следовало менять лампочку в туалете.
Паша приехал в самый разгар распрей и тут же был встречен жарким словом.
― Явился, паразит! ― кричал из-за спины жены Фёдор, когда Паша зашёл в квартиру.
― Нужно повесить несколько полок под цветы, постелить линолеум в ванной и отрегулировать дверцы кухонного гарнитура, ― перечислила задачи хозяйка дома и собралась в магазин.
Паша кивнул и проследовал на кухню, где его уже ждал «технадзор» в белой каске.
― Я всё до миллиметра проверю, ― бурчал Фёдор, держа в руке рулетку.
Паша молча встал на стул и начал наносить на стену метки для будущих отверстий.
― Левее! Ближе к краю! Тридцать миллиметров от оси! Распределяй нагрузку! ― выкрикивал Фёдор указания каждый раз, когда Паша ставил очередной крестик.
По итогу стена напоминала небольшое двухмерное кладбище на двести душ.
― Вот, возьми, советские! ― протянул прораб свёрток со сточенными и сколотыми свёрлами. ― Китайским фуфлом в своём доме сверлить запрещаю!
Паша не спорил. Он молча сверлил одну дырку пятнадцать минут, пока Фёдор не отобрал перфоратор, и со словами: «Чему вас только учат?!» не начал сверлить сам. «Муженёк» тем временем пошёл в ванную кроить линолеум. Когда он закончил, Фёдор уже прошёл первые полтора сантиметра стены.
― Кирпич хороший — не то, что сейчас делают, ― обливаясь по́том, пыхтел прораб. ― Главное, что прошли первый слой и наметили отверстие ― теперь можно и твоим китайским ширпотребом добить, чтобы хорошие свёрла не портить.
Паша кивнул и вручил хозяину сверло, а сам принялся за регулировку дверок. Фёдор надавил всем весом на инструмент, как делал до этого, и нажал на кнопку. «Китайское сверло» прошло оставшиеся полтора сантиметра и остальные пятнадцать за два оборота. Оно вышло в другой комнате через закреплённый на стене телевизор.
― Ничего страшного, мы всё равно его только по воскресеньям смотрим, ― оправдывался хозяин, ― когда лотерейный билет покупаем.
Паша никак не реагировал, продолжая молча орудовать отвёрткой. Работа пошла. Первые три отверстия Фёдор всё так же намечал своим сверлом, а потом добивал «китайским». В какой-то момент ему стало лень менять свёрла, и он переступил через собственные принципы ― разумеется, пока никто не видит.
Спустя полчаса из магазина вернулась жена прораба и уронила пакет с продуктами на голову мужа.
― Ты что наделал? ― закричала женщина так громко, что все мужья в доме машинально извинились перед своими супругами.
― А что такое? Мы тут, между прочим, работаем в команде! ― мужчина опёрся на перфоратор, как на шпагу, воткнув его в ламинат.
― Ты во что стену превратил?!
Фёдор повернулся к стене и только сейчас понял, что малость увлёкся: межкомнатная перегородка напоминала крышку от перечницы.
― Да я…― Фёдор глядел на стену и никак не мог взять в толк, что произошло. ― Обычно они спорят, выхватывают инструмент, а я только говорю, как делать и что не так, а тут…― он пытался восстановить хронологию событий.
Паша подошёл и, молча вставив несколько дюбелей, прикрутил полки.
― Всё готово, ― протянул он бумаги хозяевам.
С тех пор семья Достоваловых больше никогда не ссорилась.
***
В офисе Пашу встречали как героя. «Муженьки» хлопали его по плечу и отмечали успех.
― Вы, наверное, очень общительный, раз так легко справились с нашими самыми сложными клиентами, ― интересовался директор у Паши о его методах, вызвав мастера к себе в кабинет.
Паша молчал.
― И дружелюбный! А ещё ― отличный слушатель! ― заметил мужчина и счёл необходимым поделиться с Пашей своими взглядами на жизнь: рассказал ему о способах уходить от налогов при построении бизнеса, о женщинах, которых соблазнял, когда сам работал "муженьком", о том, как воровал деньги в церкви, чтобы купить первую дрель, с которой началась его империя, и закончил личными страхами...
Паша слушал и молча кивал.
Директор так увлёкся, что опомнился лишь через два часа откровений и пообещал Паше повышенную ставку, если тот будет молчать об этом разговоре. Паша снова кивнул и начал молчать ещё усерднее. Начальник принял это за хороший знак.
Через месяц все проблемные клиенты закончились. А через два месяца Паша приехал на работу на новой машине и женатый на Подлюгиной, которая после того ремонта явилась в контору и сказала, что её раньше никогда так романтично не игнорировали.
Паша был самым успешным «муженьком» фирмы, и все завидовали его выдержке и безупречному пофигизму. Коллеги без конца спрашивали: в чём секрет, но Паша молчал. И каждый сам придумывал ответ на свой вопрос. Но секрет у Паши всё-таки был...
Раз в месяц молчун пропадал с горизонта. Он уезжал на все выходные в какую-нибудь глушь за двести километров от города, но никому не сообщал куда ― даже жене.
Он доезжал до огромного глухого леса и, оставляя машину на дороге, ещё полдня тратил на то, чтобы пройти до нужного места пешком. Там, в дремучем первозданном краю, где не было ни единой человеческой души, Паша открывал рот и начинал кричать. Он кричал так громко и так долго, что медведи спешили убраться в соседние области. Изо рта Паши вываливались настолько грязные слова, что проплывающие в небе облака краснели без помощи закатного солнца, а трава на поляне увядала. Отведя за несколько часов душу, Паша возвращался в город отдохнувшим, обновлённым и молчаливым.
Александр Райн
Коллеги два часа пытали Пашу отборными анекдотами и соблазняли политическими темами, но он не открывал рта, даже зевал одними ноздрями.
В час дня в офисе зазвонил телефон.
― Мальчики, ― обратилась менеджер к «мужьям», которые «забивали козла» на коробке от кулера и сплетничали о новеньком «муженьке», ― там Подлюгина звонит ― просит посмотреть розетку.
Повисла могильная тишина. Подлюгина была легендой. С ней успели поработать все конторы города, даже химзавод. Женщина была способна кричать абсолютно на любых частотах. Если бы горбатые киты умели прикручивать карнизы и вешать гардины, она бы и им доходчиво объяснила, какие они на самом деле рукожопы и лентяи. Ходили слухи, что один таксист, который вёз её всего два километра, настолько упал духом и тронулся рассудком, что сдал права назад в ГАИ и попросил отдать ему взятку, с помощью которой он их купил.
― А давайте новенького отправим? ― предложил один из «мужей» по имени Антон, ― пусть молчун пройдёт боевое крещение.
Идея была поддержана. Паша бесшумно появился из единственной тени, которую отбрасывал чайник, чем сильно напугал всех присутствующих, и взял у менеджера адрес.
***
― Какого чёрта так рано?! ― облаяла Подлюгина мастера прямо на пороге. ― Я ждала вас в двенадцать, а сейчас — одиннадцать пятьдесят семь!
Паша с абсолютно каменным лицом вытер чужие слюни с лица и, подождав три минуты, ровно в двенадцать молча прошёл в квартиру. Подлюгина представляла из себя чистое зло в домашнем халате. Она была молода и бесполезно красива. Жить с ней отказывались даже примитивные микроорганизмы, потому в квартире у неё всегда было чисто и неуютно.
― Чего молчишь? Воды в рот набрал? Или просто идиот? ― прощупывала она почву для будущих истязаний.
Взгляд Паши был холоден, лицо не отображало ни единой эмоции — хоть сейчас отправляй в Атлантический океан таранить айсберги в отместку за «Титаник».
― Глухонемой, видимо! ― сделала громогласный вывод Подлюгина. ― Нашли кого на такую работу брать. Ладно, пошли! ― она жестом показала Паше направление.
«Посмотреть розетку» на языке Подлюгиной оказалось гораздо бóльшим, чем простая консультация или мелкий ремонт. Женщина была настолько тверда в своём желании пропылесосить трёхкомнатную квартиру с одной кухонной розетки, что вырвала её с корнями до самого электрощитка. По предварительной оценке, ущерб должны были восстанавливать три разные бригады.
― Что стоишь? Чини! ― нервничала женщина. ― Или ты ещё и слепой?!
Паша молча вышел из квартиры и вернулся через пятнадцать минут с тележкой материалов. Подлюгина тем временем уже накатала жалобу размером с «Тихий Дон» и собиралась отправить директору «Муженька».
― Вернулся, халтурщик! ― прошипела она, глядя на то, как спокойный, словно слон на водопое, Паша ставит на пол мешок шпаклёвки.
Начался ремонт. Паша действовал не спеша, шаг за шагом, стараясь всё делать аккуратно. Подлюгина тем временем не находила себе места. Такой шанс улетал в трубу. Она приготовила сорок отборных уничтожающих фраз для Паши, начиная с критики его грязной головы и заканчивая тем, как он мешает шпаклёвку против часовой стрелки. Не в силах держать злобу в себе, женщина заказала на дом доставку еды и, комментируя картошку, заставила курьера сменить религию. Затем она довела до истерики робота в техподдержке Сбербанка и унизила пролетающий в небе самолёт. Но и этого ей было мало. Она хотела уничтожить Пашу — это стало целью всей её жизни.
Пока мастер устанавливал обратно натяжной потолок, Подлюгина выучила по Ютубу весь мат на языке жестов и спешила показать гостю свои успехи.
― Ну как? Ты всё понял? ― женщина смотрела на него с детской надеждой в глазах, закончив свой спектакль 18+ для людей с ограниченными возможностями.
Паша даже не моргнул и продолжил восстанавливать краску на стенах. Ремонт закончился неожиданно.
― Всё, что ли? ― расстроенно спросила Подлюгина, видя, как Паша моет руки.
Это была катастрофа. Получив смету и расписавшись в акте выполненных работ, огорчённая женщина молча вручила деньги.
― Стойте, вы забыли отвёртку! ― окрикнула Подлюгина мастера, когда тот заходил в лифт. Он обернулся и встретился с хозяйкой взглядом.
― Спасибо, ― сказал Паша и, забрав отвертку, уехал, оставив ошарашенную женщину наедине с нереализованной злобой.
***
Когда Паша принёс в офис первые деньги и обошёлся без жалобы со стороны самой скандальной клиентки, ему решили дать ещё один проблемный объект, чтобы убедиться, что это не случайность.
Семейство Достоваловых было вторым по токсичности и количеству уволившихся сотрудников после выполнения работ у них дома. На протяжении вот уже сорока лет супруги раз в месяц устраивали феерический скандал с участием третьих лиц. Фёдор Достовалов был прорабом на пенсии. Когда аргументы в споре между супругами заканчивались, жена звонила «Муженькам на час» и просила, чтобы мастер провёл мелкий ремонт у них дома.
Появление чужих отвёрток и молотков в доме прораба приравнивалось к иноземному вторжению. Фёдор всячески пытался вмешиваться в процесс: доставал свой фамильный уровень, проверял теодолитом вертикальность устанавливаемых шкафов, рисовал проект, по которому следовало менять лампочку в туалете.
Паша приехал в самый разгар распрей и тут же был встречен жарким словом.
― Явился, паразит! ― кричал из-за спины жены Фёдор, когда Паша зашёл в квартиру.
― Нужно повесить несколько полок под цветы, постелить линолеум в ванной и отрегулировать дверцы кухонного гарнитура, ― перечислила задачи хозяйка дома и собралась в магазин.
Паша кивнул и проследовал на кухню, где его уже ждал «технадзор» в белой каске.
― Я всё до миллиметра проверю, ― бурчал Фёдор, держа в руке рулетку.
Паша молча встал на стул и начал наносить на стену метки для будущих отверстий.
― Левее! Ближе к краю! Тридцать миллиметров от оси! Распределяй нагрузку! ― выкрикивал Фёдор указания каждый раз, когда Паша ставил очередной крестик.
По итогу стена напоминала небольшое двухмерное кладбище на двести душ.
― Вот, возьми, советские! ― протянул прораб свёрток со сточенными и сколотыми свёрлами. ― Китайским фуфлом в своём доме сверлить запрещаю!
Паша не спорил. Он молча сверлил одну дырку пятнадцать минут, пока Фёдор не отобрал перфоратор, и со словами: «Чему вас только учат?!» не начал сверлить сам. «Муженёк» тем временем пошёл в ванную кроить линолеум. Когда он закончил, Фёдор уже прошёл первые полтора сантиметра стены.
― Кирпич хороший — не то, что сейчас делают, ― обливаясь по́том, пыхтел прораб. ― Главное, что прошли первый слой и наметили отверстие ― теперь можно и твоим китайским ширпотребом добить, чтобы хорошие свёрла не портить.
Паша кивнул и вручил хозяину сверло, а сам принялся за регулировку дверок. Фёдор надавил всем весом на инструмент, как делал до этого, и нажал на кнопку. «Китайское сверло» прошло оставшиеся полтора сантиметра и остальные пятнадцать за два оборота. Оно вышло в другой комнате через закреплённый на стене телевизор.
― Ничего страшного, мы всё равно его только по воскресеньям смотрим, ― оправдывался хозяин, ― когда лотерейный билет покупаем.
Паша никак не реагировал, продолжая молча орудовать отвёрткой. Работа пошла. Первые три отверстия Фёдор всё так же намечал своим сверлом, а потом добивал «китайским». В какой-то момент ему стало лень менять свёрла, и он переступил через собственные принципы ― разумеется, пока никто не видит.
Спустя полчаса из магазина вернулась жена прораба и уронила пакет с продуктами на голову мужа.
― Ты что наделал? ― закричала женщина так громко, что все мужья в доме машинально извинились перед своими супругами.
― А что такое? Мы тут, между прочим, работаем в команде! ― мужчина опёрся на перфоратор, как на шпагу, воткнув его в ламинат.
― Ты во что стену превратил?!
Фёдор повернулся к стене и только сейчас понял, что малость увлёкся: межкомнатная перегородка напоминала крышку от перечницы.
― Да я…― Фёдор глядел на стену и никак не мог взять в толк, что произошло. ― Обычно они спорят, выхватывают инструмент, а я только говорю, как делать и что не так, а тут…― он пытался восстановить хронологию событий.
Паша подошёл и, молча вставив несколько дюбелей, прикрутил полки.
― Всё готово, ― протянул он бумаги хозяевам.
С тех пор семья Достоваловых больше никогда не ссорилась.
***
В офисе Пашу встречали как героя. «Муженьки» хлопали его по плечу и отмечали успех.
― Вы, наверное, очень общительный, раз так легко справились с нашими самыми сложными клиентами, ― интересовался директор у Паши о его методах, вызвав мастера к себе в кабинет.
Паша молчал.
― И дружелюбный! А ещё ― отличный слушатель! ― заметил мужчина и счёл необходимым поделиться с Пашей своими взглядами на жизнь: рассказал ему о способах уходить от налогов при построении бизнеса, о женщинах, которых соблазнял, когда сам работал "муженьком", о том, как воровал деньги в церкви, чтобы купить первую дрель, с которой началась его империя, и закончил личными страхами...
Паша слушал и молча кивал.
Директор так увлёкся, что опомнился лишь через два часа откровений и пообещал Паше повышенную ставку, если тот будет молчать об этом разговоре. Паша снова кивнул и начал молчать ещё усерднее. Начальник принял это за хороший знак.
Через месяц все проблемные клиенты закончились. А через два месяца Паша приехал на работу на новой машине и женатый на Подлюгиной, которая после того ремонта явилась в контору и сказала, что её раньше никогда так романтично не игнорировали.
Паша был самым успешным «муженьком» фирмы, и все завидовали его выдержке и безупречному пофигизму. Коллеги без конца спрашивали: в чём секрет, но Паша молчал. И каждый сам придумывал ответ на свой вопрос. Но секрет у Паши всё-таки был...
Раз в месяц молчун пропадал с горизонта. Он уезжал на все выходные в какую-нибудь глушь за двести километров от города, но никому не сообщал куда ― даже жене.
Он доезжал до огромного глухого леса и, оставляя машину на дороге, ещё полдня тратил на то, чтобы пройти до нужного места пешком. Там, в дремучем первозданном краю, где не было ни единой человеческой души, Паша открывал рот и начинал кричать. Он кричал так громко и так долго, что медведи спешили убраться в соседние области. Изо рта Паши вываливались настолько грязные слова, что проплывающие в небе облака краснели без помощи закатного солнца, а трава на поляне увядала. Отведя за несколько часов душу, Паша возвращался в город отдохнувшим, обновлённым и молчаливым.
Александр Райн
Соседка вчера в 18:03
Мать отселил, чтобы будущей невестке жизнь не портила...
- Мать, я не знаю, какого ты золотого петушка ощипала, но я требую свою долю! Через пару месяцев спокойного проживания, когда мысли о свалке начали забываться, а разваливающийся дом испаряться из памяти, явился Кирилл.
Кто-то ему донес, что его мать барыней в городе проживает. Сразу вспомнил, что он сын и имеет право на имущество матери...
***
Воронье с дикими воплями носилось над головой.
- Это еще ничего, — прокряхтела Илона Николаевна, присаживаясь на поломанную микроволновку, — вороны это не страшно. Вот собаки! Собаки – это страшно!
Нет зверя на свалке, страшнее собаки. Это Илона Николаевна знала отлично. Если от ворон и отмахнуться можно, то собак так просто не спугнешь. Особенно, когда те голодные. А на свалке они всегда голодные. Страшные, хищные.
Да и сама Илона Николаевна сытостью похвастаться не могла.
- Было б чуть больше сил, — приговаривала она, завидев очередную стаю барбосов, — еще неизвестно, кто на кого охотился бы!
Мысли такие были больше бравадой, чем правдой, хотя… Голод иной раз так за горло брал, что самой страшно становилось.
- Вали отсюда! Попрошайка! – вот что чаще всего слышала она от сыночка Кирилла.
- Сыночек, миленький, дай мне денежек хоть на пару буханочек хлебушка! – слезно умоляла Илона Николаевна своего сына.
Детей у нее было семеро, да только с ней в деревне остался лишь Кирилл. Как с ней?
Жил он своим домом, своей семьей. Богател, толстел и жизни радовался. А мать, еще до своей свадьбы, отселил на окраину, к самому лесу, чтобы будущей невестке жизнь не портила.
А Илона Николаевна в жизни бы ни к кому с советами не полезла. Тихая она была, да жизнью утомленная.
Семеро детей, шутка ли? В декрете женщина не отдыхает, как думают многие. Это труд и старания, которым нет, и не может быть конца. А что до декретов, что после, одно слово – завод!
Так Илона Николаевна зарабатывала копейки, чтобы деточек поднимать, там и здоровье свое оставила. Станок в разнос, а ее с копеечной пенсией выпнули за ненадобностью да непригодностью.
Оставил бы ее Кирилл с собой, так она ни словечка, ни шажочка. Только бы покушать, да чтоб на голову не капало.
А вышло так, что и покушать не получалось, да на голову постоянно капало.
Домик разваливался. Крыша прохудилась, стены повело. Из щелей дуло.
Илона Николаевна их мхом затыкала, как предки древние, да ни умения, ни мастерства. Тряпки пихала.
- Сыночек! Родненький! Не хочешь денег давать, так ты мне хлебушка! Хлебушка дай! Хоть черствого! – Илона Николаевна привалилась к калитке. Не держали старые ноги, да голод грыз изнутри.
- Шагай, говорю, отсюда! – кричал Кирилл из окна.
Не вышел к матери, побрезговал.
- Перед людями не позорь! Все работали, все пенсии зарабатывали! Что ж и ты не заработала? Мы малые были, не видели, может ты вместо той работы гули гуляла!
- Да, куда ж мне гулять? Семеро детишек?
- Вали отсюда! – крикнул Кирилл зло. – Цепного спущу!
Илона Николаевна от калитки отвернулась, но оперлась о забор.
«Сейчас передохну, да домой пойду, — подумала она, тяжело дыша, — может там, где что завалялось».
Хотя знала – пусто. Подчистую подъедала, а запасов никаких.
- Илона Николаевна! – услышала она приглушенный голос невестки. – Илона Николаевна! Это Варя, не пугайтесь. Вот, — она протянула пакет и покраснела.
- Деточка моя! – по морщинистым щекам текли слезы.
- Вы простите, меня! Тут немного. Кирилл жадный, смотрит, сколько чего.
- Так может не надо, — Илона Николаевна протянула пакет обратно, — тебя чтоб не заругал.
- Все одно орать будет, — Варя опасливо покосилась в сторону дома, — а вы через пару деньков опять загляните. А может, сама к вам прибегу.
Только дома хватило храбрости заглянуть в пакет. Полбуханки хлеба, полпакета риса и полпачки масла. Кто-то скажет:
- Пф! На один зуб при хорошем аппетите!
А для Илоны Николаевны это было огромным счастьем! Три, а то и четыре дня можно протянуть.
- Это ж, можно и Дану угостить! – проговорила Илона Николаевна, пропуская рисовые зернышки сквозь узловатые пальцы.
С малых ногтей были две подружки: Илона и Дана. Когда кругом Машки, Светки да Ольки, девочкам с необычными именами пришлось держаться друг друга.
Всю жизнь они так и прожили. Вместе и старость встретили. Что одна осталась одна в доме, что вторая.
Деткам старики к месту не пришлись.
«Выживайте, как хотите!»
Что у одной пенсия копеечная, что у второй. Вот они и помогали друг дружке, если где кто что найдет, достанет, добудет.
Злословы скажут:
- В деревне же живете! Неужели земля не прокормит?
Прокормила бы, да деревня была старая. Земля истощилась за давностью лет. Удобрить бы ее, а это все одно деньги. Да и сил не осталось огороды возводить. Себя еле по свету таскаешь.
А таскать себя приходилось Илоне Николаевне, потому как единственным способом выжить стала городская свалка.
- Мы не из брезгливых, — говорила она, — плесень срежем, гниль отрежем. Кипяточком обдать, чуток проварить и живот урчать перестанет!
На свалки много еды попадает. Это Илона Николаевна опытным путем поняла. Не со всем стоило связываться. А вот сухари, макароны, крупы, мука – это можно было использовать.
- А червячки? Так их и выбросить можно, — уговаривала она себя первое время, а потом вспомнила, что азиаты и их едят. Но сама пока выбрасывала.
Чуть прибив голодные спазмы из дареных Варей богатств, как всегда, засобиралась на свалку. С утра пять машин мимо деревни туда проезжало. Привоз, так сказать.
Дорога не близкая, да и не далекая. А все одно, силы оставляли. Что та жменька риса, да Ленинградская пайка?
- Кши! – замахнулась Илона Николаевна, поднимаясь с микроволновки, на вездесущих ворон. – Кши!
Стая снялась и рванула куда-то в сторону, потому-то Илона Николаевна и услышала.
- Ох, ты ж, Господи!
То ли писк, то ли плач, да с кряхтением.
- Опять ир_оды котят в мешок да на помойку! Живые ж, поди. Пустить надобно!
Не раз и не два, находила она мешки с живым «мусором». Отпускала. К себе не брала, но хоть шанс давала.
- Где ж оно? – она шла на звук.
Под картонкой в пеленках с вензелями…
- Дитятко! Миленький!
Ребенок. Полгода от силы. Синий весь, колотится. Но ведь жизнь в нем крепко сидела, кто кричать еще мог.
Не думая, сняла куртку, расстелила прямо на мусоре. Вынула детеночка из мокрых пеленок и укутала в куртку, которая еще сохраняла ее тепло.
Подобрала пеленки, вензеля на них вышитые, родителей чтоб найти, поспешила в деревню.
Как молитву бормотала под нос, прижимая ребенка к себе:
- Миленький! Ты же живи! Вон сколько прожил! И еще чуток потерпи! Там тепло будет! Там люди! Помогут! Ты же только живи!
Так до опорного пункта и добрела. А как ребенка передала, так и рухнула от усталости на стул для посетителей. Ноги не шли. Все силы потратила, пока ребеночка несла.
Когда полицейские осознали, что Илона Николаевна ребенка на свалке нашла, так даже у молодых, не женатых да бездетных, краска с лиц схлынула. По долгу службы имели представление о разных зве_рствах, но:
- Это ж, каким изув_ер_ом надо быть, чтоб ребенка так выкинуть? Да при_души_ть и то гуманнее было бы!
Из последних сил Илона Николаевна добралась домой. Сил не осталось совершенно. Уже засыпая, проговорила:
- Сподобил Бог душу безгрешную спасти! И на том спасибо! Авось и зачтется за грехи мои тяжкие!
С вчерашних поисков пропитания добыть не случилось, потом Илона Николаевна собралась опять на свалку. Силы беречь надо. Присела на лавочку у своей калитки.
- На дорожку, стало быть.
От своего дома ковыляла Дана. Илона Николаевна вставать не спешила.
«Дойдет, парой слов перекинемся, да и потопаю» - решила она.
- Илоночка, а я же прощаться пришла, — проговорила Дана, опускаясь рядом с подружкой. – Дочка меня в дом престарелых определяет. Будет у меня трехразовое питание и чистая постель!
- А ты и радуешься? – скептически спросила Илона Николаевна.
Знать, она не знала, но предполагала, что дом престарелых это такое место, куда люди уходят ум_ир_ать. Такие, как она сама, как Дана, как тысячи и сотни тысяч, которые не нужны своим детям.
- Понятно, что не на курорт, — кивнула Дана, — но там на макушку не капает, и крысы последние сухари не воруют. Все ж теплее, чем при холодной печи сидеть, когда ни дров, ни растопки.
- Ну, так-то оно так, — кивнула Илона Николаевна.
- Да и другие старички со старушками. Словом перемолвиться, не думая, чтобы такое в рот закинуть. А может, и дочка будет наезжать.
- Ну, дай-то Бог! – сказала Илона Николаевна. – Дай-то Бог!
Возле них притормозила машина дочки Даны:
- Мать, давай в темпе! – гаркнула дочка из-за руля.
- Прощевай, моя подружка, — смахивая слезу, сказала Дана, — не поминай лихом!
- И тебе, — ответила Илона Николаевна.
А что «и тебе»? И та и другая понимали, что Дана поедет доживать денечки неведомо куда, а Илона без подружки не долго еще прокоптит небеса. Вместе оно веселее было.
Сил никуда идти не было. Да и настрой был гадким. Илона так и сидела, смотря в ту точку, где за поворотом скрылась машина Даниной дочки.
- Кое-как да как-нибудь, да с Божьей помощью, — тоскливо проговорила Илона Николаевна.
А перед глазами пролетала жизнь, частью которой была Дана. Как они отплясывали на свадьбах друг друга. Как радовались каждому рожденному ребенку. Как подменяли друг дружку, когда нужно было задержаться на работе. Как пахали вместе оба их огорода. Как копейки пересчитывали у дверей магазина, думая, чтобы бы такого сытного купить.
А сейчас этот огромный кусок жизни испарился за поворотом.
Плавая по воспоминаниям, Илона Николаевна не сразу заметила, что со стороны центра деревни, порыкивая моторами, на ее окраину едут машины.
Большие машины, грозные, страшные, черные. От редких солнечных лучей вспыхивающие яркими звездами на изгибах корпусов.
А заметила их, когда одна из машин остановилась прямо напротив нее.
- Вы Илона Николаевна? – спросила городская дама из окошка, опустив стекло.
- Я, — ответила та.
Дверь распахнулась и из машины выскочила спрашивавшая дама.
Была она в белых брюках, в сапожках на шпильках и в белоснежном манто.
Дама рухнула перед Илоной Николаевной на колени и стала целовать той грязные руки.
- Спасибо! Спасибо! – заливаясь слезами, говорила она, — Если бы не вы, я бы жить не стала! Спасибо вам, что сыночка моего спасли!
Из-за машины вышел представительный мужчина в деловом костюме:
- Спасибо вам огромное, что вы ребенка нашего спасли! Понимаете, — он начал оправдываться, — конкуренты мои берега попутали. Их сейчас порешают. Но если бы не вы…
Он сглотнул комок в горле, поднял голову выше, сдерживая слезы. Совладав с собой, сказал:
- Нам служивые рассказали о вас, ну, вы понимаете. Короче, это, в общем.
Он замялся и достал несколько купюр по пять тысяч.
- Это вам, чтобы немного продержаться. Буквально день, максимум два. Купите, что хотите. Покушайте! Это не откуп, вы не подумайте. Я не т_варь мелочная! Вы мне спасли больше, чем жизнь! Там просто не успевают!
А дама рыдала, уткнувшись в колени Илоны Николаевны.
- Спасибо! Спасительница вы наша! – как заведенная продолжала повторять она.
Илона Николаевна осталась на лавочке в полнейшей растерянности. Пока она понимала, что это родители найденного ею ребенка. А еще в ладошке лежали деньги. Много денег. Очень много денег!
- Как их тратить-то? – прошептала она. – В магазине, наверное, и сдачи не будет.
Деньги спрятала в карман.
«Это ж больше, чем три мои пенсии!» - подумала она, когда прятала.
И сегодня на свалку она не пошла. Домой вернулась. Чуть-чуть поела. Что с деньгами делать, пока не решила.
- Что купить? Сколько? На сколько их хватит, если позволить себе маленький кусочек колбаски? Может не надо колбаски? Так, как-нибудь? Сахара можно купить! А еще чай! Или нет! Кофе! Конфету! Одну, но шоколадную!
Непонятно, как жить, когда умеешь только выживать.
Деньги прятала в доме. Среди ночи вставала, перепрятывала. Спала плохо. Почему-то ждала грабителей, которые обязательно должны украсть свалившееся богатство.
Ближе к полудню, когда Илона Николаевна собиралась на промысел на свалку, с улицы донесся пронзительный гудок автомобиля, а в калитку через минуту кто-то настойчиво постучал.
Илона Николаевна выглянула из дома, а с той стороны калитки стоял молодой улыбающийся парень:
- Здравствуйте, Илона Николаевна! Я водитель, меня зовут Саша. Я должен вам помочь с переездом.
- В дом престарелых? – почему-то спросила Илона Николаевна.
- Нет, конечно, — он снова улыбнулся, — мы ж не звери! Собирайте вещи, если вам что-то нужно. Памятные, фотографии, документы. Насчет всего остального, просили не беспокоиться!
У огромного многоэтажного дома Илону Николаевну встретила давешняя дама. Она сначала Илону Николаевну обняла, потом нежно взяв под руку, повела внутрь здания.
Фойе, консьерж, ковры, лифт, площадка, размером с весь дом, в котором жила Илона Николаевна, огромная железная дверь.
- Проходите, — попросила дама, — это теперь ваша квартира. Тут четыре комнаты. Ремонт свежий, но если у вас есть желание что-то поменять, скажите, оперативно все будет сделано по вашему запросу. Мебель вся новая. Если что-то тоже захотите поменять, тоже скажите.
Дама указала на стационарные телефоны по всему дому.
- Это связь с консьержем, — она подняла трубку и показала на единственную кнопку, — в любое время дня и ночи, по любому вопросу. И без стеснений. Он на зарплате и в его обязанности входит уход за вами по требованию.
Дама открыла кошелек и достала банковскую карту:
- Это вам. Денег тут достаточно, чтобы жить без мыслей о ценах.
Илона Николаевна ошеломленно молчала и плакала. Она пыталась выговорить спасибо, но горло перехватывало всхлипами.
- Илоночка Николаевна, — говорила дама, плача вместе с ней, — это меньшее, что мы можем сделать. Если бы не вы! Вы даже представить не можете, что было бы, если бы не вы!
- А можно, — Илона Николаевна проговорила шепотом, — а можно я сюда подружку заберу?
- Это ваша квартира, вы можете приглашать всех, кого пожелаете!
Через две недели Илона Николаевна при содействии консьержа, нашла и перевезла к себе Дану.
Ох, и нарыдались они. А все равно лучше жить вместе, сколько бы той жизни не было.
- А дочка твоя, — говорила Илона Николаевна, — пусть утрется! Она небось дом твой продала. Или участок. А может и то, и другое! А мы с тобой будем в хоромах жить! Помнишь, как мы мечтали?
- Ага! Пряники трескать и зефиром заедать!
- Теперь у нас и пряники есть, и зефира завались!
- Мать, я не знаю, какого ты золотого петушка ощипала, но я требую свою долю!
Через пару месяцев спокойного проживания, когда мысли о свалке начали забываться, а разваливающийся дом испаряться из памяти, явился Кирилл. Кто-то ему донес, что его мать барыней в городе проживает.
Сразу вспомнил, что он сын и имеет право на имущество матери.
- Ах, долю? – спросила Илона Николаевна, изображая испуг. – Сейчас-сейчас. Сыночек!
Она взяла трубку телефона для связи с консьержем:
- Это Илона Николаевна говорит, — произнесла она в трубку, — Сереженька, это ты? А поднимись ко мне с парой крепких ребят, тут надо имущество вынести!
- Да-да, — кивнул Кирилл, — телевизор я первым делом заберу!
А когда явился Сереженька и пару амбалов, Илона Николаевна сказала:
- Мальчики, прихватите этого козлика!
Кирилла моментально зафиксировали, выкрутив руки за спину.
Илона Николаевна подошла
- Мать, я не знаю, какого ты золотого петушка ощипала, но я требую свою долю! Через пару месяцев спокойного проживания, когда мысли о свалке начали забываться, а разваливающийся дом испаряться из памяти, явился Кирилл.
Кто-то ему донес, что его мать барыней в городе проживает. Сразу вспомнил, что он сын и имеет право на имущество матери...
***
Воронье с дикими воплями носилось над головой.
- Это еще ничего, — прокряхтела Илона Николаевна, присаживаясь на поломанную микроволновку, — вороны это не страшно. Вот собаки! Собаки – это страшно!
Нет зверя на свалке, страшнее собаки. Это Илона Николаевна знала отлично. Если от ворон и отмахнуться можно, то собак так просто не спугнешь. Особенно, когда те голодные. А на свалке они всегда голодные. Страшные, хищные.
Да и сама Илона Николаевна сытостью похвастаться не могла.
- Было б чуть больше сил, — приговаривала она, завидев очередную стаю барбосов, — еще неизвестно, кто на кого охотился бы!
Мысли такие были больше бравадой, чем правдой, хотя… Голод иной раз так за горло брал, что самой страшно становилось.
- Вали отсюда! Попрошайка! – вот что чаще всего слышала она от сыночка Кирилла.
- Сыночек, миленький, дай мне денежек хоть на пару буханочек хлебушка! – слезно умоляла Илона Николаевна своего сына.
Детей у нее было семеро, да только с ней в деревне остался лишь Кирилл. Как с ней?
Жил он своим домом, своей семьей. Богател, толстел и жизни радовался. А мать, еще до своей свадьбы, отселил на окраину, к самому лесу, чтобы будущей невестке жизнь не портила.
А Илона Николаевна в жизни бы ни к кому с советами не полезла. Тихая она была, да жизнью утомленная.
Семеро детей, шутка ли? В декрете женщина не отдыхает, как думают многие. Это труд и старания, которым нет, и не может быть конца. А что до декретов, что после, одно слово – завод!
Так Илона Николаевна зарабатывала копейки, чтобы деточек поднимать, там и здоровье свое оставила. Станок в разнос, а ее с копеечной пенсией выпнули за ненадобностью да непригодностью.
Оставил бы ее Кирилл с собой, так она ни словечка, ни шажочка. Только бы покушать, да чтоб на голову не капало.
А вышло так, что и покушать не получалось, да на голову постоянно капало.
Домик разваливался. Крыша прохудилась, стены повело. Из щелей дуло.
Илона Николаевна их мхом затыкала, как предки древние, да ни умения, ни мастерства. Тряпки пихала.
- Сыночек! Родненький! Не хочешь денег давать, так ты мне хлебушка! Хлебушка дай! Хоть черствого! – Илона Николаевна привалилась к калитке. Не держали старые ноги, да голод грыз изнутри.
- Шагай, говорю, отсюда! – кричал Кирилл из окна.
Не вышел к матери, побрезговал.
- Перед людями не позорь! Все работали, все пенсии зарабатывали! Что ж и ты не заработала? Мы малые были, не видели, может ты вместо той работы гули гуляла!
- Да, куда ж мне гулять? Семеро детишек?
- Вали отсюда! – крикнул Кирилл зло. – Цепного спущу!
Илона Николаевна от калитки отвернулась, но оперлась о забор.
«Сейчас передохну, да домой пойду, — подумала она, тяжело дыша, — может там, где что завалялось».
Хотя знала – пусто. Подчистую подъедала, а запасов никаких.
- Илона Николаевна! – услышала она приглушенный голос невестки. – Илона Николаевна! Это Варя, не пугайтесь. Вот, — она протянула пакет и покраснела.
- Деточка моя! – по морщинистым щекам текли слезы.
- Вы простите, меня! Тут немного. Кирилл жадный, смотрит, сколько чего.
- Так может не надо, — Илона Николаевна протянула пакет обратно, — тебя чтоб не заругал.
- Все одно орать будет, — Варя опасливо покосилась в сторону дома, — а вы через пару деньков опять загляните. А может, сама к вам прибегу.
Только дома хватило храбрости заглянуть в пакет. Полбуханки хлеба, полпакета риса и полпачки масла. Кто-то скажет:
- Пф! На один зуб при хорошем аппетите!
А для Илоны Николаевны это было огромным счастьем! Три, а то и четыре дня можно протянуть.
- Это ж, можно и Дану угостить! – проговорила Илона Николаевна, пропуская рисовые зернышки сквозь узловатые пальцы.
С малых ногтей были две подружки: Илона и Дана. Когда кругом Машки, Светки да Ольки, девочкам с необычными именами пришлось держаться друг друга.
Всю жизнь они так и прожили. Вместе и старость встретили. Что одна осталась одна в доме, что вторая.
Деткам старики к месту не пришлись.
«Выживайте, как хотите!»
Что у одной пенсия копеечная, что у второй. Вот они и помогали друг дружке, если где кто что найдет, достанет, добудет.
Злословы скажут:
- В деревне же живете! Неужели земля не прокормит?
Прокормила бы, да деревня была старая. Земля истощилась за давностью лет. Удобрить бы ее, а это все одно деньги. Да и сил не осталось огороды возводить. Себя еле по свету таскаешь.
А таскать себя приходилось Илоне Николаевне, потому как единственным способом выжить стала городская свалка.
- Мы не из брезгливых, — говорила она, — плесень срежем, гниль отрежем. Кипяточком обдать, чуток проварить и живот урчать перестанет!
На свалки много еды попадает. Это Илона Николаевна опытным путем поняла. Не со всем стоило связываться. А вот сухари, макароны, крупы, мука – это можно было использовать.
- А червячки? Так их и выбросить можно, — уговаривала она себя первое время, а потом вспомнила, что азиаты и их едят. Но сама пока выбрасывала.
Чуть прибив голодные спазмы из дареных Варей богатств, как всегда, засобиралась на свалку. С утра пять машин мимо деревни туда проезжало. Привоз, так сказать.
Дорога не близкая, да и не далекая. А все одно, силы оставляли. Что та жменька риса, да Ленинградская пайка?
- Кши! – замахнулась Илона Николаевна, поднимаясь с микроволновки, на вездесущих ворон. – Кши!
Стая снялась и рванула куда-то в сторону, потому-то Илона Николаевна и услышала.
- Ох, ты ж, Господи!
То ли писк, то ли плач, да с кряхтением.
- Опять ир_оды котят в мешок да на помойку! Живые ж, поди. Пустить надобно!
Не раз и не два, находила она мешки с живым «мусором». Отпускала. К себе не брала, но хоть шанс давала.
- Где ж оно? – она шла на звук.
Под картонкой в пеленках с вензелями…
- Дитятко! Миленький!
Ребенок. Полгода от силы. Синий весь, колотится. Но ведь жизнь в нем крепко сидела, кто кричать еще мог.
Не думая, сняла куртку, расстелила прямо на мусоре. Вынула детеночка из мокрых пеленок и укутала в куртку, которая еще сохраняла ее тепло.
Подобрала пеленки, вензеля на них вышитые, родителей чтоб найти, поспешила в деревню.
Как молитву бормотала под нос, прижимая ребенка к себе:
- Миленький! Ты же живи! Вон сколько прожил! И еще чуток потерпи! Там тепло будет! Там люди! Помогут! Ты же только живи!
Так до опорного пункта и добрела. А как ребенка передала, так и рухнула от усталости на стул для посетителей. Ноги не шли. Все силы потратила, пока ребеночка несла.
Когда полицейские осознали, что Илона Николаевна ребенка на свалке нашла, так даже у молодых, не женатых да бездетных, краска с лиц схлынула. По долгу службы имели представление о разных зве_рствах, но:
- Это ж, каким изув_ер_ом надо быть, чтоб ребенка так выкинуть? Да при_души_ть и то гуманнее было бы!
Из последних сил Илона Николаевна добралась домой. Сил не осталось совершенно. Уже засыпая, проговорила:
- Сподобил Бог душу безгрешную спасти! И на том спасибо! Авось и зачтется за грехи мои тяжкие!
С вчерашних поисков пропитания добыть не случилось, потом Илона Николаевна собралась опять на свалку. Силы беречь надо. Присела на лавочку у своей калитки.
- На дорожку, стало быть.
От своего дома ковыляла Дана. Илона Николаевна вставать не спешила.
«Дойдет, парой слов перекинемся, да и потопаю» - решила она.
- Илоночка, а я же прощаться пришла, — проговорила Дана, опускаясь рядом с подружкой. – Дочка меня в дом престарелых определяет. Будет у меня трехразовое питание и чистая постель!
- А ты и радуешься? – скептически спросила Илона Николаевна.
Знать, она не знала, но предполагала, что дом престарелых это такое место, куда люди уходят ум_ир_ать. Такие, как она сама, как Дана, как тысячи и сотни тысяч, которые не нужны своим детям.
- Понятно, что не на курорт, — кивнула Дана, — но там на макушку не капает, и крысы последние сухари не воруют. Все ж теплее, чем при холодной печи сидеть, когда ни дров, ни растопки.
- Ну, так-то оно так, — кивнула Илона Николаевна.
- Да и другие старички со старушками. Словом перемолвиться, не думая, чтобы такое в рот закинуть. А может, и дочка будет наезжать.
- Ну, дай-то Бог! – сказала Илона Николаевна. – Дай-то Бог!
Возле них притормозила машина дочки Даны:
- Мать, давай в темпе! – гаркнула дочка из-за руля.
- Прощевай, моя подружка, — смахивая слезу, сказала Дана, — не поминай лихом!
- И тебе, — ответила Илона Николаевна.
А что «и тебе»? И та и другая понимали, что Дана поедет доживать денечки неведомо куда, а Илона без подружки не долго еще прокоптит небеса. Вместе оно веселее было.
Сил никуда идти не было. Да и настрой был гадким. Илона так и сидела, смотря в ту точку, где за поворотом скрылась машина Даниной дочки.
- Кое-как да как-нибудь, да с Божьей помощью, — тоскливо проговорила Илона Николаевна.
А перед глазами пролетала жизнь, частью которой была Дана. Как они отплясывали на свадьбах друг друга. Как радовались каждому рожденному ребенку. Как подменяли друг дружку, когда нужно было задержаться на работе. Как пахали вместе оба их огорода. Как копейки пересчитывали у дверей магазина, думая, чтобы бы такого сытного купить.
А сейчас этот огромный кусок жизни испарился за поворотом.
Плавая по воспоминаниям, Илона Николаевна не сразу заметила, что со стороны центра деревни, порыкивая моторами, на ее окраину едут машины.
Большие машины, грозные, страшные, черные. От редких солнечных лучей вспыхивающие яркими звездами на изгибах корпусов.
А заметила их, когда одна из машин остановилась прямо напротив нее.
- Вы Илона Николаевна? – спросила городская дама из окошка, опустив стекло.
- Я, — ответила та.
Дверь распахнулась и из машины выскочила спрашивавшая дама.
Была она в белых брюках, в сапожках на шпильках и в белоснежном манто.
Дама рухнула перед Илоной Николаевной на колени и стала целовать той грязные руки.
- Спасибо! Спасибо! – заливаясь слезами, говорила она, — Если бы не вы, я бы жить не стала! Спасибо вам, что сыночка моего спасли!
Из-за машины вышел представительный мужчина в деловом костюме:
- Спасибо вам огромное, что вы ребенка нашего спасли! Понимаете, — он начал оправдываться, — конкуренты мои берега попутали. Их сейчас порешают. Но если бы не вы…
Он сглотнул комок в горле, поднял голову выше, сдерживая слезы. Совладав с собой, сказал:
- Нам служивые рассказали о вас, ну, вы понимаете. Короче, это, в общем.
Он замялся и достал несколько купюр по пять тысяч.
- Это вам, чтобы немного продержаться. Буквально день, максимум два. Купите, что хотите. Покушайте! Это не откуп, вы не подумайте. Я не т_варь мелочная! Вы мне спасли больше, чем жизнь! Там просто не успевают!
А дама рыдала, уткнувшись в колени Илоны Николаевны.
- Спасибо! Спасительница вы наша! – как заведенная продолжала повторять она.
Илона Николаевна осталась на лавочке в полнейшей растерянности. Пока она понимала, что это родители найденного ею ребенка. А еще в ладошке лежали деньги. Много денег. Очень много денег!
- Как их тратить-то? – прошептала она. – В магазине, наверное, и сдачи не будет.
Деньги спрятала в карман.
«Это ж больше, чем три мои пенсии!» - подумала она, когда прятала.
И сегодня на свалку она не пошла. Домой вернулась. Чуть-чуть поела. Что с деньгами делать, пока не решила.
- Что купить? Сколько? На сколько их хватит, если позволить себе маленький кусочек колбаски? Может не надо колбаски? Так, как-нибудь? Сахара можно купить! А еще чай! Или нет! Кофе! Конфету! Одну, но шоколадную!
Непонятно, как жить, когда умеешь только выживать.
Деньги прятала в доме. Среди ночи вставала, перепрятывала. Спала плохо. Почему-то ждала грабителей, которые обязательно должны украсть свалившееся богатство.
Ближе к полудню, когда Илона Николаевна собиралась на промысел на свалку, с улицы донесся пронзительный гудок автомобиля, а в калитку через минуту кто-то настойчиво постучал.
Илона Николаевна выглянула из дома, а с той стороны калитки стоял молодой улыбающийся парень:
- Здравствуйте, Илона Николаевна! Я водитель, меня зовут Саша. Я должен вам помочь с переездом.
- В дом престарелых? – почему-то спросила Илона Николаевна.
- Нет, конечно, — он снова улыбнулся, — мы ж не звери! Собирайте вещи, если вам что-то нужно. Памятные, фотографии, документы. Насчет всего остального, просили не беспокоиться!
У огромного многоэтажного дома Илону Николаевну встретила давешняя дама. Она сначала Илону Николаевну обняла, потом нежно взяв под руку, повела внутрь здания.
Фойе, консьерж, ковры, лифт, площадка, размером с весь дом, в котором жила Илона Николаевна, огромная железная дверь.
- Проходите, — попросила дама, — это теперь ваша квартира. Тут четыре комнаты. Ремонт свежий, но если у вас есть желание что-то поменять, скажите, оперативно все будет сделано по вашему запросу. Мебель вся новая. Если что-то тоже захотите поменять, тоже скажите.
Дама указала на стационарные телефоны по всему дому.
- Это связь с консьержем, — она подняла трубку и показала на единственную кнопку, — в любое время дня и ночи, по любому вопросу. И без стеснений. Он на зарплате и в его обязанности входит уход за вами по требованию.
Дама открыла кошелек и достала банковскую карту:
- Это вам. Денег тут достаточно, чтобы жить без мыслей о ценах.
Илона Николаевна ошеломленно молчала и плакала. Она пыталась выговорить спасибо, но горло перехватывало всхлипами.
- Илоночка Николаевна, — говорила дама, плача вместе с ней, — это меньшее, что мы можем сделать. Если бы не вы! Вы даже представить не можете, что было бы, если бы не вы!
- А можно, — Илона Николаевна проговорила шепотом, — а можно я сюда подружку заберу?
- Это ваша квартира, вы можете приглашать всех, кого пожелаете!
Через две недели Илона Николаевна при содействии консьержа, нашла и перевезла к себе Дану.
Ох, и нарыдались они. А все равно лучше жить вместе, сколько бы той жизни не было.
- А дочка твоя, — говорила Илона Николаевна, — пусть утрется! Она небось дом твой продала. Или участок. А может и то, и другое! А мы с тобой будем в хоромах жить! Помнишь, как мы мечтали?
- Ага! Пряники трескать и зефиром заедать!
- Теперь у нас и пряники есть, и зефира завались!
- Мать, я не знаю, какого ты золотого петушка ощипала, но я требую свою долю!
Через пару месяцев спокойного проживания, когда мысли о свалке начали забываться, а разваливающийся дом испаряться из памяти, явился Кирилл. Кто-то ему донес, что его мать барыней в городе проживает.
Сразу вспомнил, что он сын и имеет право на имущество матери.
- Ах, долю? – спросила Илона Николаевна, изображая испуг. – Сейчас-сейчас. Сыночек!
Она взяла трубку телефона для связи с консьержем:
- Это Илона Николаевна говорит, — произнесла она в трубку, — Сереженька, это ты? А поднимись ко мне с парой крепких ребят, тут надо имущество вынести!
- Да-да, — кивнул Кирилл, — телевизор я первым делом заберу!
А когда явился Сереженька и пару амбалов, Илона Николаевна сказала:
- Мальчики, прихватите этого козлика!
Кирилла моментально зафиксировали, выкрутив руки за спину.
Илона Николаевна подошла
Соседка вчера в 14:06
ОЧЕНЬ НАГЛАЯ СЕСТРА
- Сидит на шее одновременно и у нас, и у своих родителей! Твой отец ей съемную квартиру оплачивает, продукты покупает, внучку одевает.
А ты ее долги раздаешь!
- Вась, - канючила в трубку Маша, - ну, пожалуйста, дай! Ты же знаешь, в каком я сейчас положении, не к кому больше обратиться. Обещаю, это в последний раз! Ну выручи!
- Маш, я тебя просила не брать ни у кого в долг! Ты на что вообще рассчитываешь? Я не могу регулярно деньги тебе давать, у меня кошелек не резиновый. Могу перекинуть тебе только три тысячи. Больше у меня нет.
***
Василиса последнее время часто ссорилась с мужем, Никита был против ее общения с Машей.
Младшая сестренка Василисы, по мнению мужчины, была существом абсолютно никчемным.
Больше всего Никиту раздражала готовность Василисы отдать сестре их последнее деньги из общего, между прочим, бюджета.
Когда муж ругался, Василиса оправдывалась:
- Никит, ну не могу я ее бросить в сложной ситуации. Она же ведь не от хорошей жизни ко мне за помощью обращается!
- Как раз таки от хорошей, - злился Никита, - Вась, о чем она вообще думает? У нее ребенок, она не работает. Ничем, кроме гулянок, не интересуется. Сидит на шее одновременно и у нас, и у своих родителей!
Твой отец ей съемную квартиру оплачивает, продукты покупает, внучку одевает. А ты ее долги раздаешь!
- Никит, это временно, - клялась Василиса, - я с ней обязательно поговорю! Помогу ей найти работу. Не ругайся, пожалуйста, я больше ей помогать не буду. Честно слово!
***
Василиса постоянно обещала, но слова своего не держала. Стоило Маше только позвонить и плаксивым голосом рассказать очередную слезливую историю, Вася тут же раскрывала кошелек.
Вот и сейчас женщина, беседуя по телефону с младшей сестрой, пыталась найти в себе силы, чтобы ей отказать:
- Маш, ну нету у меня больше, понимаешь! Откуда взяться лишним двенадцати тысячам? Я же тебе объясняю, что могу только три отправить.
- Вась, ну придумай что-нибудь! Я знаю, что ты можешь. У вас с Никитой сберегательный счет открыт, возьми оттуда. Ты же к нему доступ имеешь. Долг этот нужно срочно вернуть, мне уже у.грозы поступать начали!
- Да ты что, Маша, об этом не может быть и речи. Никита такой скандал устроит, если узнает, что я с депозита деньги снимала. Извини.
- Слушай, Вась, а может быть, ты микрозайм возьмешь? А что, очень удобно! Деньги на карту через пару минут уже поступят, и ты мне их переведешь. А там потом как-нибудь с зарплаты его закроешь.
- Вот это на.гл.ость, - восхитилась Василиса, - еще бы я ради твоих долгов кредиты не брала! Маш, прекрати занимать деньги, не дай Бог, отец узнает. Тебе тогда не поздоровится, ты прекрасно знаешь его характер!
Маша действительно знала: Виктор Семенович, бывший военный, был мужчиной строгим и суровым. Его до сих пор его побаивались взрослые дочери.
Маша понимала, что если до отца дойдет информация о ее долгах, то она мгновенно лишится содержания.
Отец не пожалеет ни ее, ни маленькую внучку, выгонит из квартиры на улицу.
Маша бросила трубку.
Какая Васька все-таки бесчеловечная! Ну неужели ей было сложно помочь? Сама себе проблем наживает, вынуждая ее самой решать свои проблемы.
Отдала бы один раз двенадцать тысяч, и все. А теперь придется еще и проценты за микрозайм, который Маша собиралась взять, платить.
***
Две недели Маша старшую сестру не беспокоила. Обиделась на нее за отказ. Василиса тоже навязываться не спешила, виноватой себя в конфликте не считала.
Старшая сестра зря времени не теряла, нашла для младшей неплохое место в своей фирме. Руководитель был готов взять Машу на стажировку.
Когда младшая в очередной раз позвонила старшей с просьбой подкинуть денег, Василиса поспешила Машу обрадовать:
- Наконец-то решатся твои проблемы, я тебе работу нашла! Через неделю сотрудница наша уходит в декрет и тебя берут на ее место.
Только Маш, нужно будет послезавтра на собеседование приехать. Ты не волнуйся, я буду рядом, подскажу, если что.
Зададут тебе пару вопросов, объяснят задачи…
Василиса не рассчитывала на такую реакцию:
- Я? Работать? Да ты что, с ума сошла! Я вроде бы не просила тебя о такой помощи.
- Маш, ну пора ведь за ум браться, не всю же жизнь от папы зависеть. Он не вечный, когда-нибудь уйдет в мир иной… И что будет?
- К этому времени я давно уже буду замужем, меня муж обеспечивать будет, - ответила Маша, - ты же прекрасно знаешь, что я активно работаю над этим вопросом. Разговоров со мной касаемо трудоустройства даже не заводи! У меня ребенок маленький, какая работа?
- Маша, Маринке уже семь лет, она давно в школу ходит! Прекрати прикрываться ребенком, меняйся!
- Надоела! - разозлилась Мария, - я вообще-то не по этому поводу тебе звоню. Пять тысяч отправь, Маринке нужно канцелярию закупить. Я в начале года брала кое-что, но все уже закончилось. Номер карты знаешь. Жду деньги. Пока.
Василиса в очередной раз поразилась Машиной на.гл.ости и твердо про себя решила больше никогда не давать ей денег, раз она чужих стараний не ценит.
Родителям при этом Василиса на сестру не жаловалась, те и не подозревали о том, что Маша у старшей клянчит деньги на раздачу долгов.
Все же женщину беспокоила судьба племянницы, на мать Марины не было никакой надежды.
***
Помимо частых просьб о деньгах, Маша не гнушалась просить помощь у сестры и в решении других вопросов.
Она часто привозила дочь к Василисе и оставляла ее на ночь, а то и на пару дней. Причем всегда ставила сестру перед фактом:
- Вась, мне срочно нужно отъехать. За Маринкой вернусь завтра вечером.
Василиса, застигнутая врасплох, пыталась сестре объяснить:
- Маш, но я не могу весь день завтра за ней присматривать! Ты не забывай, что я работаю с девяти утра до шести вечера. Ладно, в школу я ребенка отвезу, а кто заберет? А кто ее накормит?
- Ну отпросись на один день, ничего страшного! Ты у начальства на хорошем счету, я не думаю, что с этим возникнут какие-то проблемы.
Вася, выручай! Мне срочно нужно уехать! Я с таким парнем познакомилась! Это мой шанс выйти замуж. Ну, пожалуйста!
Василиса нанимала няню на полдня, платила ей со своего кармана и снова шла на поводу у сестры.
Маша, как обычно, просила ничего не рассказывать родителям:
- Вась, только маме с папой ничего не говори! Ты же знаешь, как папа меня за глаза называет, все никак моих трех сожителей забыть не может.
***
После очередной выходки Маша окончательно потеряла хорошее расположение к себе.
Как-то в пятницу она позвонила Василисе и снова поставила ее перед фактом:
- Вась, завтра к обеду я тебе Маринку привезу, а заберу только в понедельник вечером.
Мы с парнем поедем к нему на дачу, вечеринка у него там по поводу его дня рождения намечается.
И еще я хотела тебя попросить: там Маринке в школу нужно деньги сдать, сумма небольшая. Не волнуйся.
- Не получится, Маш, - сразу предупредила сестру Василиса, - мы тоже рано утром с Никитой уезжаем. Свекровь приболела, помощь моя нужна.
- И что теперь? - разозлилась Мария, - как мне прикажешь поступить?
- Я не знаю, - честно ответила Василиса, - отвези Марину к бабушке с дедушкой. Ну или сиди дома! Какой еще есть выход?
Ну, или если хочешь, давай я няню оплачу? Есть у меня хорошая знакомая, она с Маришкой несколько раз уже оставалась днем, они друг с другом ладят.
- Вот еще, - фыркнула Маша, - еще бы я ребенка с чужим человеком на две ночи не оставляла! Нет, Вась, так не пойдет! Отменяй свою поездку и сама присматривай за Мариной.
- Маш, ты что, смеешься? Я же объяснила: не могу - свекровь заболела. Это ты развлекаться едешь, а я по делам в деревню направляюсь. Маш, выбирай: или я оплачиваю няню, так уж и быть, или ты остаешься дома.
- Обойдется свекровь твоя и без твоей помощи! Не могу я пропустить этот день рождения, ты что, не понимаешь? - Маша сорвалась на крик, - пусть Никита едет, и сам со своей мамашей ухаживает! Это, в конце концов, его обязанность!
- Маш, мы ходим по кругу. Я тебе предложила два варианта. Надумаешь – перезвонишь.
Мария в тот вечер не перезвонила, поэтому Василиса решила, что сестра все же останется дома с дочкой. Рано утром она с Никитой уехала в деревню.
***
Настойчивые звонки соседки Василису напугали. Неужели что-то случилось в их отсутствие? Она сняла трубку и услышала:
- Василиса, вы где? У вас ребенок под дверью стоит, ревет!
- Какой ребенок, - похолодела Василиса?
- Золотце, тебя как зовут? Марина?
- Нина Вячеславовна, это моя племянница! Пожалуйста, дайте ей трубку. Мариша, что случилось?
- Тетя Вася, меня мама утром привела, сказала стоять на лестнице и вас ждать, - рыдала девочка.
Василиса, огромным усилием воли сдерживая рвущиеся с яз.ык.а ма.ты, постаралась успокоить девочку:
- Не плачь, солнышко, я сейчас приеду. Ты иди к Нине Вячеславовне, она тебя чаем напоит, мультики включит. Хорошо? Ничего не бойся.
Договорившись с соседкой, Василиса предупредила мужа о своем отъезде и уехала в город. По дороге взбешенная наг.лостью сестры женщина позвонила родителям и все рассказала.
Отец, выслушав старшую дочь, велел:
- Маришку к нам привези, а сама возвращайся к Никите. С Машей я сам разберусь.
***
Отгулять день рождения у Марии не получилось, она в тот же день вернулась домой по звонку отца.
Родители младшую дочь вместе с внучкой со съемной квартирой забрали, теперь Маша живет с ними. Она вышла на работу. Отец велел самостоятельно зарабатывать деньги и раздавать долги.
Сестру Мария за «предательство» не простила, они не общаются.
автор - НЕЗРИМЫЙ МИР
- Сидит на шее одновременно и у нас, и у своих родителей! Твой отец ей съемную квартиру оплачивает, продукты покупает, внучку одевает.
А ты ее долги раздаешь!
- Вась, - канючила в трубку Маша, - ну, пожалуйста, дай! Ты же знаешь, в каком я сейчас положении, не к кому больше обратиться. Обещаю, это в последний раз! Ну выручи!
- Маш, я тебя просила не брать ни у кого в долг! Ты на что вообще рассчитываешь? Я не могу регулярно деньги тебе давать, у меня кошелек не резиновый. Могу перекинуть тебе только три тысячи. Больше у меня нет.
***
Василиса последнее время часто ссорилась с мужем, Никита был против ее общения с Машей.
Младшая сестренка Василисы, по мнению мужчины, была существом абсолютно никчемным.
Больше всего Никиту раздражала готовность Василисы отдать сестре их последнее деньги из общего, между прочим, бюджета.
Когда муж ругался, Василиса оправдывалась:
- Никит, ну не могу я ее бросить в сложной ситуации. Она же ведь не от хорошей жизни ко мне за помощью обращается!
- Как раз таки от хорошей, - злился Никита, - Вась, о чем она вообще думает? У нее ребенок, она не работает. Ничем, кроме гулянок, не интересуется. Сидит на шее одновременно и у нас, и у своих родителей!
Твой отец ей съемную квартиру оплачивает, продукты покупает, внучку одевает. А ты ее долги раздаешь!
- Никит, это временно, - клялась Василиса, - я с ней обязательно поговорю! Помогу ей найти работу. Не ругайся, пожалуйста, я больше ей помогать не буду. Честно слово!
***
Василиса постоянно обещала, но слова своего не держала. Стоило Маше только позвонить и плаксивым голосом рассказать очередную слезливую историю, Вася тут же раскрывала кошелек.
Вот и сейчас женщина, беседуя по телефону с младшей сестрой, пыталась найти в себе силы, чтобы ей отказать:
- Маш, ну нету у меня больше, понимаешь! Откуда взяться лишним двенадцати тысячам? Я же тебе объясняю, что могу только три отправить.
- Вась, ну придумай что-нибудь! Я знаю, что ты можешь. У вас с Никитой сберегательный счет открыт, возьми оттуда. Ты же к нему доступ имеешь. Долг этот нужно срочно вернуть, мне уже у.грозы поступать начали!
- Да ты что, Маша, об этом не может быть и речи. Никита такой скандал устроит, если узнает, что я с депозита деньги снимала. Извини.
- Слушай, Вась, а может быть, ты микрозайм возьмешь? А что, очень удобно! Деньги на карту через пару минут уже поступят, и ты мне их переведешь. А там потом как-нибудь с зарплаты его закроешь.
- Вот это на.гл.ость, - восхитилась Василиса, - еще бы я ради твоих долгов кредиты не брала! Маш, прекрати занимать деньги, не дай Бог, отец узнает. Тебе тогда не поздоровится, ты прекрасно знаешь его характер!
Маша действительно знала: Виктор Семенович, бывший военный, был мужчиной строгим и суровым. Его до сих пор его побаивались взрослые дочери.
Маша понимала, что если до отца дойдет информация о ее долгах, то она мгновенно лишится содержания.
Отец не пожалеет ни ее, ни маленькую внучку, выгонит из квартиры на улицу.
Маша бросила трубку.
Какая Васька все-таки бесчеловечная! Ну неужели ей было сложно помочь? Сама себе проблем наживает, вынуждая ее самой решать свои проблемы.
Отдала бы один раз двенадцать тысяч, и все. А теперь придется еще и проценты за микрозайм, который Маша собиралась взять, платить.
***
Две недели Маша старшую сестру не беспокоила. Обиделась на нее за отказ. Василиса тоже навязываться не спешила, виноватой себя в конфликте не считала.
Старшая сестра зря времени не теряла, нашла для младшей неплохое место в своей фирме. Руководитель был готов взять Машу на стажировку.
Когда младшая в очередной раз позвонила старшей с просьбой подкинуть денег, Василиса поспешила Машу обрадовать:
- Наконец-то решатся твои проблемы, я тебе работу нашла! Через неделю сотрудница наша уходит в декрет и тебя берут на ее место.
Только Маш, нужно будет послезавтра на собеседование приехать. Ты не волнуйся, я буду рядом, подскажу, если что.
Зададут тебе пару вопросов, объяснят задачи…
Василиса не рассчитывала на такую реакцию:
- Я? Работать? Да ты что, с ума сошла! Я вроде бы не просила тебя о такой помощи.
- Маш, ну пора ведь за ум браться, не всю же жизнь от папы зависеть. Он не вечный, когда-нибудь уйдет в мир иной… И что будет?
- К этому времени я давно уже буду замужем, меня муж обеспечивать будет, - ответила Маша, - ты же прекрасно знаешь, что я активно работаю над этим вопросом. Разговоров со мной касаемо трудоустройства даже не заводи! У меня ребенок маленький, какая работа?
- Маша, Маринке уже семь лет, она давно в школу ходит! Прекрати прикрываться ребенком, меняйся!
- Надоела! - разозлилась Мария, - я вообще-то не по этому поводу тебе звоню. Пять тысяч отправь, Маринке нужно канцелярию закупить. Я в начале года брала кое-что, но все уже закончилось. Номер карты знаешь. Жду деньги. Пока.
Василиса в очередной раз поразилась Машиной на.гл.ости и твердо про себя решила больше никогда не давать ей денег, раз она чужих стараний не ценит.
Родителям при этом Василиса на сестру не жаловалась, те и не подозревали о том, что Маша у старшей клянчит деньги на раздачу долгов.
Все же женщину беспокоила судьба племянницы, на мать Марины не было никакой надежды.
***
Помимо частых просьб о деньгах, Маша не гнушалась просить помощь у сестры и в решении других вопросов.
Она часто привозила дочь к Василисе и оставляла ее на ночь, а то и на пару дней. Причем всегда ставила сестру перед фактом:
- Вась, мне срочно нужно отъехать. За Маринкой вернусь завтра вечером.
Василиса, застигнутая врасплох, пыталась сестре объяснить:
- Маш, но я не могу весь день завтра за ней присматривать! Ты не забывай, что я работаю с девяти утра до шести вечера. Ладно, в школу я ребенка отвезу, а кто заберет? А кто ее накормит?
- Ну отпросись на один день, ничего страшного! Ты у начальства на хорошем счету, я не думаю, что с этим возникнут какие-то проблемы.
Вася, выручай! Мне срочно нужно уехать! Я с таким парнем познакомилась! Это мой шанс выйти замуж. Ну, пожалуйста!
Василиса нанимала няню на полдня, платила ей со своего кармана и снова шла на поводу у сестры.
Маша, как обычно, просила ничего не рассказывать родителям:
- Вась, только маме с папой ничего не говори! Ты же знаешь, как папа меня за глаза называет, все никак моих трех сожителей забыть не может.
***
После очередной выходки Маша окончательно потеряла хорошее расположение к себе.
Как-то в пятницу она позвонила Василисе и снова поставила ее перед фактом:
- Вась, завтра к обеду я тебе Маринку привезу, а заберу только в понедельник вечером.
Мы с парнем поедем к нему на дачу, вечеринка у него там по поводу его дня рождения намечается.
И еще я хотела тебя попросить: там Маринке в школу нужно деньги сдать, сумма небольшая. Не волнуйся.
- Не получится, Маш, - сразу предупредила сестру Василиса, - мы тоже рано утром с Никитой уезжаем. Свекровь приболела, помощь моя нужна.
- И что теперь? - разозлилась Мария, - как мне прикажешь поступить?
- Я не знаю, - честно ответила Василиса, - отвези Марину к бабушке с дедушкой. Ну или сиди дома! Какой еще есть выход?
Ну, или если хочешь, давай я няню оплачу? Есть у меня хорошая знакомая, она с Маришкой несколько раз уже оставалась днем, они друг с другом ладят.
- Вот еще, - фыркнула Маша, - еще бы я ребенка с чужим человеком на две ночи не оставляла! Нет, Вась, так не пойдет! Отменяй свою поездку и сама присматривай за Мариной.
- Маш, ты что, смеешься? Я же объяснила: не могу - свекровь заболела. Это ты развлекаться едешь, а я по делам в деревню направляюсь. Маш, выбирай: или я оплачиваю няню, так уж и быть, или ты остаешься дома.
- Обойдется свекровь твоя и без твоей помощи! Не могу я пропустить этот день рождения, ты что, не понимаешь? - Маша сорвалась на крик, - пусть Никита едет, и сам со своей мамашей ухаживает! Это, в конце концов, его обязанность!
- Маш, мы ходим по кругу. Я тебе предложила два варианта. Надумаешь – перезвонишь.
Мария в тот вечер не перезвонила, поэтому Василиса решила, что сестра все же останется дома с дочкой. Рано утром она с Никитой уехала в деревню.
***
Настойчивые звонки соседки Василису напугали. Неужели что-то случилось в их отсутствие? Она сняла трубку и услышала:
- Василиса, вы где? У вас ребенок под дверью стоит, ревет!
- Какой ребенок, - похолодела Василиса?
- Золотце, тебя как зовут? Марина?
- Нина Вячеславовна, это моя племянница! Пожалуйста, дайте ей трубку. Мариша, что случилось?
- Тетя Вася, меня мама утром привела, сказала стоять на лестнице и вас ждать, - рыдала девочка.
Василиса, огромным усилием воли сдерживая рвущиеся с яз.ык.а ма.ты, постаралась успокоить девочку:
- Не плачь, солнышко, я сейчас приеду. Ты иди к Нине Вячеславовне, она тебя чаем напоит, мультики включит. Хорошо? Ничего не бойся.
Договорившись с соседкой, Василиса предупредила мужа о своем отъезде и уехала в город. По дороге взбешенная наг.лостью сестры женщина позвонила родителям и все рассказала.
Отец, выслушав старшую дочь, велел:
- Маришку к нам привези, а сама возвращайся к Никите. С Машей я сам разберусь.
***
Отгулять день рождения у Марии не получилось, она в тот же день вернулась домой по звонку отца.
Родители младшую дочь вместе с внучкой со съемной квартирой забрали, теперь Маша живет с ними. Она вышла на работу. Отец велел самостоятельно зарабатывать деньги и раздавать долги.
Сестру Мария за «предательство» не простила, они не общаются.
автор - НЕЗРИМЫЙ МИР