Упразднена смерть... каким-то гибким диалектическим упразднением. Не просто «порублена», вот «нет более смерти». Такая механическая над нею победа была бы только введением живых существ в область косного, вечного существования, по образцу наших гор, по образцу бездушных тел. Такая победа над холодною смертью была бы в сущности только торжеством смертного же холода. Нет, «челюсти смерти» раздвинуты иным способом, именно душевным, а именно: «душа» победила смерть, своим особым способом — «пробуждаясь» и, наконец, «воскресая».
«Умрем и... воскреснем!»
Это несравненнее с тем, как если бы мы вечно жили... т.е. были только, существовали только. Бедно и бессодержательно!

Когда мы читаем Евангелие — полоса «воскресения» до того ярка, до того видна всем, что, собственно, все Евангелие как бы и служит только этой идее «Воскресения»!
О чем-то шептались в древнем мире: о чем — никто хорошенько не знал...
Слухи, догадки, «надежды» были... И, может быть, от неуверенности и боязни быть опровергнутыми никто их и не высказывал вслух...
Мерцание света было: но света не было.
И вдруг все ярко осветилось: «Христос Воскрес!» «Христос Воскрес!»
И пошло по улицам... Разлилось в народах. Все, встречая друг друга, незнакомые, громко приветствуют: «С Воскресением Христовым!!»

Обнимитесь вы все…
Целуемся во Имя воскресшего Христа.
Христос воскресе…

Верю ли я в Б. в точном, страшном смысле.
О, да! да! да! да! да! да! да! да!
Скептицизм, старый, давний?
А вот: когда я лежал у Тернавцева на диванчике, а мама была уже в Евангелической больнице (третья операция), то Марья Адамовна решала с Асей задачи по арифметике, и тоска и страх обняли меня до ужаса, как я не переживал, и сказал себе в ужасе и тоске, т. е. почувствовал право перейти в гнев:
— Если ты еще доведешь меня до такой тоски (т. е. 4-я операция и смерть), то я тебя поленом по морде ударю.
Почему "поленом" — не понимаю. Но это та осязательность, которая стоит "дай пощупать пальцем дырочки от гвоздей".
Потом только я сообразил и дивился, как было близко.